В ходе христианизации Новгорода с пригородного святилища в Перынской рощи был с позором сброшен величественный идол языческого бога-громовержца Перуна, однако, в течении многих веков опустевшая роща все равно считалась священной и всякий, кто плыл мимо по реке Волхов, сбрасывал в воду денежку в жертву свергнутому богу. Конечно, сам Перун был тоже далеко неоднозначной фигурой — за несколько лет до христианизации он также, как и Христианство, был насажен в Новгороде из Киева, чтобы спаять всю Русь единой верой. При этом, это был неприятный Бог, требовавший человеческих жертв, от которых новгородские славяне давно отказались. Другое дело, что после насильственного крещения Новгорода Перун стал своеобразным символом родной старины, и поэтому ему бросали в жертву монетки.
Таким образом, традиция бросать в воду деньги связана с древними языческими культами. В отличии от христианского Господа, языческие боги более очеловечены и, как предполагалось, пользуются теми же благами, что и земные люди. Даже потусторонний мир и загробная жизнь, которая выпадала душам умерших, тоже виделась полной земных реалий. Многие языческие народы, к примеру, клали своим мертвецам в могилу земные вещи, которыми те, якобы должны были воспользоваться за гробом. И наши новгородцы тут не исключение. Их языческие курганы содержали клады и оружие, а, как показали последние раскопки вокруг Николо-Дворищенского собора, они и в христианские времена, вплоть до XVI столетия, продолжали класть своим покойникам денежки. Если в Московской земле эта традиция прекратилась раньше — выступая объединителем Русских земель, оно позиционировало себя, как центр Православия и потому активно боролось с язычеством, то в Новгородской земле христианская вера вполне уживалась с языческими традициями.
Но, если уже с XVI в. деньги покойникам перестали класть даже в Новгороде, то традиция бросать деньги в воду жива и сейчас, по всей нашей стране и давно уже никак не связывается с язычеством, хотя, несомненно, является пережитком языческого сознания с восприятием сверхъестественного мира очень очеловеченным.

Трудно себе представить войско, идущее в бой без какого-либо отличительного боевого знамени. Другое дело, что в каждое время знамя было свое. С течением времени система знамен усложнялась, а начиналось все, надо думать, с самых простых условных обозначений — либо общего стяга, либо отметок, позволяющих одновременно объединить всех соратников и отделить их от иных ратей. Любопытно, но первое в древнерусской истории упоминание боевого знамени связано даже не со стягом, а как раз с условных отметок — белых… повязок. Да, белых повязок. Ими средневековые новгородцы по хитроумному плану Ярослава Мудрого, согласно новгородскому летописанию, поголовно «ознаменовались», чтобы различать друг друга в пылу ночного побоища с киевлянами.

Стояло лето 1016 года. Новгородцы вместе с Ярославом Мудрым собрались на левом берегу Днепра, против Любеча, а напротив, около города, стояла вражеская киевская рать Святополка Окаянного. Предстояла решающая борьба за стольное киевское княжение. Святополк мечтал стать единственным князем на всей Руси, перебив всех братьев, в том числе и новгородского князя Ярослава Мудрого. Ярослав, сам мечтавший сесть в Киеве, выступил против брата при поддержке новгородского ополчения. А киевляне выступали на стороне Святополка, который их щедро подкупил. Однако, встав друг против друга на разных берегах Днепра, обе рати медлили вступить в бой и долгие месяцы не трогались с места, ограничиваясь обидными перебранками. Ведь через мощное течение широкой реки нельзя было организовать слаженной переправы. Какая-то лодочка пришла бы пораньше, а какая-то припозднилась. Та сторона, которая взялась бы переплывать первой, неминуемо бы оказалось разгромленной поодиночке. Однако, однажды новгородцы узнали, что киевляне затевают пир и решили дождаться ночью, внезапно высадиться и перебить пьяных киевских воинов. Но в те времена русские ратники одевались сходно и в густой тьме южной ночи трудно было отличить своих от чужих. Вот Ярослав, не зря прозванный Мудрым, и принял поистине Соломоново решение — предложил всем новгородцам одеть по белой повязке на лоб, и тем «ознаменоваться».

Таким образом, повязка служила своеобразным знаменем. При этом, летопись даже употребила само слово «ознаменоваться», выделиться, обозначить себя, от которого, несомненно происходит привычное слово «знамя». Что касается новгородцев, то они послушались Ярослава, лихо разгромили пьяных врагов и посадили своего князя в Киеве. Так первое известное нам русское знамя не только обозначило наших предков, но и способствовало их блестящей победе. Вот какую роль может сыграть умело использованное военное знамя, даже если это всего лишь простая повязка.

Согласно официальным данным, впервые у нас в стране суд присяжных учредил император Александр II Освободитель, в ходе своих знаменитых либеральных реформ. Конечно, все реформы этого царя были половинчатыми — царь все делал, чтобы не поколебать родной сословной бюрократической системы, например, крестьян освободил не сразу и без земли, а когда присяжные оправдали Веру Засулич, на другой день велел вновь схватить ее. Но тем не менее, первый в Российской империи суд присяжных учредил именно этот правитель. Правда, именно в Российской империи. В средневековый удельный период подобный суд у нас был. Правда, не имел всероссийского значения, поскольку бытовал лишь в покоренной московским княжеством Новгородской республике, а точнее в Великом Новгороде. Новгородская судная грамота, заключенная в 1471 г. между Московским князем Иваном III и новгородцами, постанавливает избрание по боярину и житому человеку от каждого городского района (конца), с тем, чтобы они по три дня в неделю присутствовали на владычном суде во владычной палате Детинца, а если не являлись, то платили штраф, боярин по два рубля, житий по рублю. Кстати, здание владычной палаты вместе со сводчатым залом заседаний и поныне украшает Новгородский Детинец. Вскоре в нем закончится тщательная реставрация интерьеров и можно будет посетить залу, в которой проходили эти суды. Новгородцы очень ответственно относились к работе своих поверенных. Давать взятку, или пытаться по дружески умаслить их категорически запрещалось. Вступая в должность, они обязаны были клятвенно присягнуть на судной грамоте. При этом, эти выборные решали исход суда: «А при которых докладчикех суд роскажет, ино тем докладчиком тот суд кончать». Чем не коллегия присяжных? Между прочим, их было 10 (по двое из пяти районов), что лишь ненамного уступало по количеству двенадцати присяжным эпохи Александра II.
Так что первый суд присяжных у нас появился не в блистательном Петербурге, а в вечевом Новгороде, хотя и был упразднен тем же Иваном III cемь лет спустя, вместе с ликвидацией новгородской самостоятельности наряду с местным вечевым укладом.
Впрочем, мне кажется, что здесь сказалось не только выборное начало новгородского вечевого строя . В вечевом Пскове такого суда не было, не было его и в русских городах домонгольского времени, когда вече повсеместно призывало и изгоняло князя и выбирало должностных лиц. В смоленском житие Авраамия Смоленского XIII столетия тамошний князь для наглядности судит на вече, но без каких-либо выборных присяжных.
Думается, дело в федеративной структуре Новгорода. Все города Руси делились на самоуправляющиеся районы — концы, но новгородские концы постоянно соперничали, многие городские усобицы имели ярко выраженный межрайонный характер, и даже когда вечевое собрание проходило мирно, инициатором принимаемого решения как правило выступал лишь один городской конец, а все другие просто не возражали. Известно, что постоянные межрайонные склоки существенно ослабляли новгородское государство. Вот новгородцы и решили послать от каждого из своих пяти конуов по двое присяжных, чтобы хоть во время чинного судебного заседания не устраивать своих обычных кровопролитных усобиц и постоянно быть в курсе работы своего судопроизводства.

В XIII в. после Батыева нашествия над Русью на целых два с половиной века нависло тяжелое монгольское иго. Монголы теперь сами стали утверждать кандидатуры князей, иногда жестоко расправляясь с непокорными князьями. Лишь Новгородско-псковский северо-запад избежал участи большинства русских земель и продолжал сохранять независимость, отделавшись лишь необходимости платить дань деньгами. Между тем, не покорили монгольские войны и Смоленск (а также лежащие за ним полоцкие владения). А ведь на самом деле все это взаимосвязано.

Как известно из древнерусских летописей, 18 марта 1238 г. на день Святых Кирилла и Анны, вторгшиеся в Новгородскую землю два монгольских отряда под командованием самого хана Батыя и Субудая вдруг развернулись на юг около Игнач-Креста. Ныне это место, у р. Полометь близ деревни Соменка, в 12 км. От с. Яжелбицы, почетно отмечено памятным знаком. До сих пор историки спорят, почему вдруг развернулись монгольские рати. Тем более, что меньше двух недель назад, 5 марта, они после двухнедельной осады взяли новгородский форпост Торжок, а затем решительно двинулись к Новгороду. Как нередко предполагается, дала знать приближающаяся весна, с перспективой близкой распутицы и бескормицы коней, без которых степняки-кочевники воевать не привыкли. В самом деле, монголы прибыли бы к Новгороду положим, еще через 15-20, в начале апреля и уже через пару недель бы непременно оказались беспомощны среди обильных приильменских оттаивавших заводей и болот, а также местного бурного паводка. Не случайно, и моногольские, и русские великокняжеские рати вплоть до второй половины 15 века решались ходить на вольный Новгород лишь зимой, когда обильные приильменские реки, заводи и болота засыпали под прочной ледяной коркой. Немудрено, что монголы развернулись именно на холме у Игнач-Креста, перед простирающейся внизу обширной болотистой пойме реки Поломети, в которой и сейчас немудрено сгинуть и попросту заблудиться.

Однако, была и другая причина. К этому времени монголы были измотаны многими битвами, они взяли множество городов, пострадали в крупной битве с русскими князьями на реке Сити, несомненно потерпели урон во время двухнедельной осады маленького, но стойкого новгородского пригорода Торжка. Если крошечный, незавидно укрепленный Торжок продержал их так много времени, то стоило ли пытать судьбу под большим и могучим Новгородом с мощными внешними укреплениями? Монгольские полководцы пытать судьбу не решились. Они даже не взяли Смоленска, а прошли на юг, к Козельску, где поспешили встретиться со своим подкреплением, откормившимся в донских половецких степях. Более того, под смоленском им дали отворот-поворот. До сих пор сохранилась повесть о Меркурии Смоленском, который даже без головы смог легко разгромить монгольский отряд. Не удивительно, что ослабшие монгольские отряды не решились подойти к гораздо более сильному Новгороду! Так Новгород и Смоленск избежали участи большинства древнерусских земель, попавших в сильную зависимость от монголов.