Проникновение русских в Сибирь у нас традиционно связывается с покорением Сибири Ермаком в XVI в.. Вместе с тем, отдельные заезды русских отрядов отмечались и в более ранние времена. Например, известно, что еще в самом конце XV столетия московская рать воевала за уральским «каменным поясом» с сибирским ханством, правда, после этого вернулась назад, на чем освоение Сибири вплоть до Ермака и закончилось. Вместе с тем, согласно известиям Новгородской IV летописи, еще зимой 1263/64 г. и сто лет спустя, в 1364 г. два новгородских отряда проникли в Западную Сибирь и успешно повоевали на Оби.

Если в первый раз новгородцы шли зимой, то во второй раз стоял, наоборот теплый сезон. Если воеводы первого похода не известны, то второй поход возглавлял знаменитый речной разбойник Александр Обакунович, а также некий Степан по прозвищу Ляпа. Последнему отряду, помимо столкновений с местными жителями, приходилось заниматься отражениями двинской рати. Мятежная двинская колония Великого Новгорода не особенно приветствовала укрепление новгородцев на Русском Севере. А перспектива завоевания ими Западной Сибири предполагала усиленное укрепления в прилегающих Двинских и Пермских краях. Но оба похода закончились победой новгородцев. При этом, в оба раза новгородские рати подразделялись на два отряда. Один воевал в верховьях Оби, другой — в низовьях, "до моря".

Трудно сказать, хотели ли эти два отряда, и весь Новгород вообще всерьез покорить Сибирь, или, скорее эти два эпизодических рейда были связаны с сиюминутными стремлениями обогатится в промысловых краях и лишний раз усмирить пермяков, которые в то время жили неделимым народом как в покоренном Новгородом европейском Приуралье, так и в дикой для Руси Западной Сибири. Но это были первые известные нам русские люди, побывавшие по ту сторону Уральских гор.

Многие средневековые страны проходили период удельной
раздробленности, а затем объединения в централизованное национальное государство. Наша страна не была исключением. Центром объединения русских республик и княжеств стала Москва, проводившая централизацию весьма в жесткой форме, тщательно упраздняя самостоятельность на местах. Однако, особенно ярким эпизодом было драматическое покорение Новгородской вечевой республики. После семилетнего противостояния в январе 1478 года Новгород пал, главный вечевой колокол был вывезен в Москву, вече и вечевые выборные должностные лица упразднены. Поэтому для многих людей присоединение Новгорода к Москве стало прежде всего конфликтом монархии и республики и если покорение других русских княжеств рассматривалось спокойно, то ликвидацию северной вечевой республики воспринимали остро, ставя вопрос о необходимости самой московской централизации. О том, как развивался бы Новгород, если бы не Московское взятие при этом, вопрос почти никогда не ставился. Вместе с тем, есть серьезные основания сомневаться, что если бы произошло чудо, и Новгород бы не был завоеван Москвой, или Литвой, которая тоже прибирала к рукам древнерусские земли, то он бы по логике своего внутреннего общественного развития надолго сохранил свои прославленные вечевые порядки (которые мы и привыкли называть республиканскими).

Уже в начале XV столетия в Новгороде побеждает олигархия городской Господы, совета господ, или избираемых на вече из числа местной боярской знати должностных лиц, которые начиная с этого времени фактически прибрали к рукам всю власть в государстве. При этом, они начали регулярно избираться раз в год, а, отработав годичный срок, переходили в разряд «старых» руководителей и все равно продолжали оставаться в совете и управлять государством. Таким образом, новгородская господа регулярно росла, пополняясь новыми боярами и уже к середине XV века, согласно немецкому документу, достигла численности почти что в пятьдесят человек. С этого времени многие государственные акты начались писаться от имени членов новгородской Господы, минуя вече. А те акты, которые еще формально продолжали утверждаться на вече, со спокойной самоуверенностью составлялись заранее, на заседании совета господ во владычной палате, как например, жалованную грамоту Соловецкому монастырю на Соловецкие и иные острова 1468 г, без которой мы бы, глядишь, не знали дивного ансамбля Соловков в Соловецком архипелаге. О том, какая перспектива развития вскоре бы ждала Новгород, свидетельствует история Полоцка, где тоже был сильный вечевой уклад, но в XV в. тоже сформировалась олигархия постоянно растущего совета должностных лиц, который к концу столетия вобрал в себя все полоцкое боярство, после чего вече исчезло. Государственная власть перешла этому аристократическому совету, а торгово-ремесленные слои горожан сохранили местное самоуправление, но их сходы уже не имели государственной силы. В Новгороде все тоже явно шло к этому, но Московское княжество завоевало его еще тогда, когда вече еще формально считалось в силе. К слову сказать, сходство новгородского и полоцкого пути развитии отмечали еще современники. В Хронике Литовской и Жмойтской начала XVI столетия прямо сравниваются между собой советы господ Новгорода, Пскова и Полоцка.

Так что, если бы Новгород сохранил свою независимость, то недолго бы в нем сохранялись вечевые порядки. Дай бог, всего считанные по пальцам одной руки десятилетия. Дело в том, что новгородское вече имело явную генетическую связь с архаичными народными собраниями. Такие собрания в разные эпохи были у всех народов, где то они исчезали раньше, где то позже. На Руси они сохранялись довольно долго, перерождаясь в чисто городские сходы, фактически подчиненные местной аристократии. Но как видно даже здесь они оказались не совместимы с развитым феодализмом и усилившаяся знать постепенно лишала простых горожан даже формального участия в управлении государством.

Великий Новгород является одним из старейших городов на Руси.
В тоже время, он почему-то называется Новым городом (и именно в такой форме нередко склоняется в древнерусских летописях).В этой связи многих исследователей издавна занимал вопрос, относительно какого «старого города» он является новым?

В настоящее время существуют две основных точки зрения. Согласно одной из них, город возник путем объединения трех разноэтничных поселков существовавших на его месте еще в IX в. Но археологическими раскопками следов этого разноэтничного населения не удалось обнаружить, как впрочем и вообще каких либо поселений на территории современного города. Согласно другой точке зрения, предшественником Новгорода выступало расположенное в двух километрах от города Рюриково городище, возникшее в середине IX века у истока реки Волхов из озера Ильмень, как раз в то время, когда по преданию здесь вокняжился знаменитый князь Рюрик. Но городище было расположено на тесном участке, препятствовавшим его росту, в то время как город должен был бы иметь возможность развиваться. К тому же, по признанию всех исследователь, в основном оно представляло собой княжескую резиденцию с дружинным населением. Поэтому, найденные археологами сравнительно немногочисленные следы ремесленного производства могли носить подсобный характер, учитывая, что княжеское подворье располагалось в стороне от окрестных населенных пунктов и поэтому нуждалось в своем подсобном хозяйстве. Поэтому, городище сохраняло свое значение когда рядом в Х веке утвердился Новгород. Что ему было терять, если оно не являлось альтернативным городом!

В тоже время, Новгороду предшествовало ряд приильменских городков, вроде Холопьего городка на Волхове у Хутыни и приильменского городка на Маяте, которые резко оскудели как раз в то время, как в середине Х столетия на современном месте возник город Новгород. Таким образом, Новгород вероятно не был прямым преемником одного старого города, а стал новым едином центром Северо-запада в замен многочисленных старых кучно расположенных городков.

Всем русским людям известно, что такое коммунальная квартира.
Однако, мы привыкли их воспринимать в виде типичных советских коммуналок, организованных путем заселения массы людей, прежде живших в деревнях, в подвалах и на чердаках городских домов. Вместе с тем, историю отечественных коммунальных квартир, судя по всему, стоит начинать с гораздо более ранних времен. Как показали новгородские археологические раскопки, почти первые сто лет своего существования, с середины Х по середину ХI столетия, древний Новгород состоял из огромных городских усадеб, на которых, помимо главных боярских хором, располагались многочисленные домишки ремесленников. В последствии стали понемногу появляться более маленькие дворы, включавшие себя лишь одну жилую постройку. Но при этом, очень многие первоначальные большие усадьбы сохранялись веками, существуя вплоть до падения Новгородской самостоятельности в 1478 г. Как предположил ведущий специалист по средневековой истории Новгорода Валентин Лаврентьевич Янин, это — своеобразные, идущие от первобытности строя боярские патронимии, жители которых прежде происходили от одной семьи, но в последствии разветвились на несколько семей и приобрели разный социальный статус, от представителей боярской знати до городских мелких ремесленников. В Новгороде такие патронимии сохраняли свое значения вплоть до присоединения Новгородских земель к Московскому княжеству, однако, уже со времен основания города в Х веке они давно имели не родовой, а феодальный характер и управлялись боярами, забывшими свое стародавнее родство со своими худородными соседями по усадьбе.

Однако, высказывалась и иная точка зрения, что поначалу это были родовые подворья на одну большую семью. Однако, это едва ли верно, потому что на многих новгородских больших дворах одновременно обнаруживали домишки ремесленников и цилиндры, которыми новгородские бояре скрепляли свои мешки для сбора даней с обширных новгородских земель. Так что, похоже изначально на обширных городских новгородских усадьбах жили люди разного социального статуса. Бояре — в центральных крупных жилых хоромах, а ремесленники различных специальностей— в боковых домишках, где были и их кожевные, литейные, гончарные и плотницкие мастерские. Получается, новгородцы жили как в коммуналке — несколько семей на одном городском дворе. Хотя это, наверное были не совсем патронимии, поскольку простой новгородский люд не попадал в феодальную зависимость от своих знатных соседей, до конца новгородской самостоятельности сохраняя за собой право участия в новгородском вече, грамоты которого писались как от бояр, так и от новгородской черни. А согласно летописям, нередко на вече возникали конфликты и городская чернь высказывала в них свою собственную позицию. Другое дело, что власть в городе издревле фактически находилась в руках боярской аристократии, уже в первые десятилетия новгородской истории его свободное население разделялось на знатных мужей, которые считались местными заправилами и порой поголовно отвечали перед князем за все общегородские акции и худородных плотников, которыми враги дразнили всех новгороддцев. Поэтому и на больших городских усадьбах бояре, несомненно, являлись лидерами и не просто так занимали лучшие дома, оставляя всех ютиться в маленьких хижинах. Немного напоминает средневековые шотландские кланы, где все население от князей — танов до простых пастухов были друг другу седьмой водой на киселе, но давно уже об этом забыли, сохраняя разве что, совместное проживание на клановой территории. Любопытно, что эти кланы исчезли тоже в конце ХV столетия, когда Шотландия была завоевана Англией, как Новгород москвичами.

Такие усадьбы, как в Новгороде, археологи находят и в иных городах, но не в качестве единственного вида первоначальной жилой застройки. Сказались особенности низменного топкого новгородского ландшафта, поэтому новгородцы поначалу ютились кучно на отдельных сравнительно сухих и незатопляемых береговых холмиках и даже кучковались по нескольку семей на одном подворье. А вот в других городах Руси этой проблемы не было и кто то жил так же, а кто то — своим отдельным семейным двором. Так что коммунальный быт у нас впервые пошел еще с первых веков нашей отечественной истории, да не где нибудь, а в одном из славнейших и крупнейших древнерусских центров.

Всякий, кто будет гулять по улицам Петербурга, скоро заметит,
какое множество львов в городе. Львы присутствуют везде в виде скульптур, барельефов, маскаронов, фигурок в орнаментах решеток и во вельможестве других видов. Нет сомнений, Петербург самый львиный город в России, а возможно и в мире. Многочисленные городские львиные фигуры просто поражают своим многообразием. Но все они символизируют собой верного и грозного стража. Поэтому, иногда даже считается, что львы стерегут город. Львы — стражи (часто — в виде двух парных скульптур у подъездов важных зданий) устанавливались по всей страны у входов в особняки, а также значимые казенные здания. Между тем, символический образ льва в России неоднократно менялся и далеко не сразу принял привычное нам значение.
Впервые осмысленное изображение царя зверей мы встречаем на ставившихся от имени всего Новгорода новгородских вечевых владычных печатях XV столетия, с красноречивой подписью: а се лют зверь.

В дальнейшем, в архитектуре московской Руси мы тоже видим грозных львов, символизирующих собой силу и грозу. Но вот к власти приходите Петр Великий, одним из главных дел которого была победа над шведами за влияния на Балтике, укрепившая Россию в качестве одной из первейших в мире держав. И лев приобретает в России совсем иное значение, став аллегорическим символом поверженной Швеции, на гербе которой было это крупное, грозное и царственное животное. После важной победы над шведами в Полтавской Баталии, случившейся 27 июня 1709 года на день Святого Сампсония. Но в России после этой победы слово Сампсоний стало ассоциироваться не с самим благостным святым Сампосонием, а с его библейским теской Самсоном, храбром богатыре, одолевшем голыми руками свирепого льва. Естественно, такой образ был наиболее близок русским победителям всех социальных рангов, тем более, что у шведов-то на гербе как раз и был лев. А бравый богатырский дух и прежде был близок русским людям, о чем свидетельствуют многочисленные былины и иные предания И уже вскоре в России была создана хвалебная гравюра, где Петр I изображался в облике российского Самсона, «льва свейского преславно растерзавшего». Уже после смерти Петра, в 1734 г., на двадцатипятилетний юбилей полтавской баталии, в пригородном Петергофском парке был по мотивам этой гравюры воздвигнут фонтан Самсон, самый большой и главный водомет Петергофа. Исполинский позолоченный герой по сей день разрывает пасть льву, грозя всем врагам нашего Отечества, а из львиной пасти взметывается высоченная струя воды.
Но уже в середине XVIII столетия, когда страна стала жить другими заботами и победами и триумфальная петровская символика отошла в прошлое, лев вновь стал восприниматься в качестве надежного и сильного стража. И первая скульптура такого рода появилась в том же Петергофе, на возведенной по проекту архитектора Франческо Бартоломео Расстрелли роскошной ограде Верхнего сада. С этих пор такое значение львиных изображений было неизменным и петербургские львы воспринимаются именно как стражи, а не насмешка над посрамленной Петром Швецией.

Известно, что Петр I в Бога веровал, хотя презрительно относился ко многим явлениям современной ему православной церкви. Монахов стремился вырвать из монастырей и отправить на войну со шведами, колокола переливал на пушки, патриарха заменил святейшим Синодом, поставив церковь под прямой официальный контроль государственных органов. К церковникам относился, как к людям корыстным, зловредным и косным, враждебным его прогрессивным реформам, поддерживающим его врагов, вроде мятежного царевича Алексея, и держащим народ в тупом суеверии. Что стоит, например, его любимая поговорка, что достаточно поговорить с попами и чудотворная икона вмиг перестанет плакать. Однако и сам Петр однажды выгодно использовал выдуманную им легенду. Известно, что закладывая Александро-Невскую Лавру близ основанного им Петербурга, Петр I объявил, что именно здесь, при впадении в Неву реки Монастыри, произошла знаменитая Невская битва, где новгородское ополчение во главе со Святым благоверным князем Александром Невским славно разбило шведский отряд.

Разумеется, на самом деле битва была не там, а выше по течению Невы, при впадении в нее реки Ижоры (Ныне — деревня Усть-Ижора). Однако, Петр ценил Александра Невского, видя в нем своего предшественника по борьбе со шведами за господство на Балтике. И не колеблясь, сделало его покровителем Петербурга, назвав в его честь главный городской монастырь. А для наивыгоднейшей привязки святого князя к Петербургу, Петр придумал, что битва была в низовьях Невы, фактически, в непосредственной черте города. При этом, замысел Петра вполне удался. Многие ему верили. И этот миф настолько внедрился в общественное сознание, говорит тот факт, что уже в конце XVIII в. известный ученый и историк Петербурга Иоганн Готлиб Георги всерьез его воспроизводит в своем труде в качестве несомненной правды.

Однако, при этом настоящее место битвы было Петру известно. Достаточно сказать, что в 1711-12 годах в Усть-Ижоре на месте теперешней церкви Александра Невского им была воздвигнута одноименная памятная деревянная часовня. При этом, на всем протяжении XVIII столетия эта часовня сохраняла свое памятное значение, регулярно отстраиваясь после частых пожаров. Таким образом, Петр I сознательно сознательно придумал ложное место памятной Невской битвы для прославления невского устья, где он на костях многочисленных крепостных строителей возводил новый, невиданный на Руси, стольный город. Но и в наше время, когда правильное место Невской битвы точно известно мы все равно считаем Александра Невского покровителем Петербурга и чтим его блестящую полководческую победу над шведским военным лагерем.

Известно, что небесным покровителем Санкт-Петербурга реально считается не Святой Петр, а живший в XIII в. князь Александр Ярославич. В 1240 году этот князь во главе новгородского ополчения доблестно разбил на Неве при впадении реки Ижоры шведский отряд и с тех пор получил прозвище Невского. Кроме князя с дружиной и новгородцев в битве участвовали и ладожане, а также, по видимому, не официально пособило местное финоугорское население, убившее многих шведов там, где Александрова рать не смогла пробраться. Ныне ученые по разному оценивают размах и значение русской невской победы 1240 года. Одни считают, что Александр надолго остановил шведские нападения на Русь (что не соотвестсвует истине). А другие вовсе умаляют значения победы, отказывают Невской битве в праве называться битвой, считая ее простой пограничной стычкой. Что ж, не исключено, что шведов было немного, и их этот конкретный выезд носил разведывательной характер не ставил перед собой цели быстрого и полного покорение «реки и всей области Новгородской». Недаром, пока Александр получил весть о б их приближении, собрал войска и прибыл в их лагерь, они продвинулись от невского устья всего несколько десятков километров вверх по Неве. Но тот факт, что шведы взяли с собой епископов (т. е, не менее двух, в то время как во всей Швеции их было 6) говорит о том, что ими замышлялась весьма крупномасштабная акция, важным звеном которой и являлась высадка в районе нынешней Усть-Ижоры. При этом Александр Невский безусловно проявил себя талантливым полководцем, устроившим организованное нападение на лагерь противника несколькими отрядами.

Новгородцы тоже оценили значение этой битвы. Емкое сообщение новгородской летописи содержит точную дату битвы (15 июля), указание на число жертв, имена некоторых из них и имена главных новгородских героев. Так описывались в новгородском летописании очень важные битвы. При этом победу новгородский книжник связывал с помощью самих Бориса и Глеба, первых русских святых, очень почитаемых на Руси, которых упоминали лишь в исключительных случаях. А после победы на Неве близ Ладоги основали крупный и видный мужской монастырь во имя Николая Чудотворца, покровителя водных путешествий (Александр, видимо уже тогда понимал, что шведы зарятся не просто на Новгородские земли, а воюют за господство на балтийских торговых, проходящих в Неву через воды Балтики). А ведь монастыри, да еще такие значимые, основывали только после очень великих побед. Правда, сам Александр долгое время не был причислен к лику святых (вероятно, сказалась его компромиссная политика с ордой, участие в проведении богопротивной с христианской точки зрения ордынской податной переписи Новгорода и его загородных окрестностей, сделавшей прежде свободный Новгород до самого конца монгольского ига ордынским данником. Но это не умаляло признания значения невской победы и полководческих доблестей князя).

Не удивительно, что Петр I сделал Александра Невского небесным покровителем Санкт-Петербурга, а его доблестную победу над шведами использовал для обоснования необходимости утверждения России при море и превращения ее в одну из сильнейших европейских держав.

Все мы с детства любим читать сказку Пушкина О рыбаке и рыбке и помним яркие образы главных героев — услужливого старика и сварливой алчной старухи, которая в конце сказки остается наказанной сидеть у разбитого корыта. Но почти никто не знает, с кого были созданы эти колоритные персонажи. А ведь прототипы у них были вполне конкретные, хотя на первый взгляд, неожиданные. Кто бы подумал связывать старика с самим автором сказки, тридцати трехлетним поэтом Александром Сергеевичем Пушкиным, тем более, что гордый и язвительный нрав Пушкина тоже не напоминал мягкотелого рыболова. А образ старухи не вяжется с молодой супругой поэта — Натальи Николаевны.

Однако, за два года до создания сказки, в 1831 г., поэт женился на ней, прежде добиваясь ее руки долгих три года. Наталья Гончарова была совсем юной девушкой, всего 19 лет от роду, до Пушкина у нее не было никаких увлечений, она всю жизнь жила в благополучии в богатых имениях своих родителей. А Пушкину было за тридцать, жизнь у него была достаточно бурной, и романов в ней тоже хватало, теперь поэту хотелось обрести свой домашний очаг. Естественно, рядом такой женой такой человек порой чувствовал себя старым и, при этом, боялся за крепость их отношений. Поэтому, занимаясь в первые годы семейной жизни составлением Истории Пугачевского бунта, Пушкин то и дело писал жене полушутя, чтоб она серьезно относилась к супружеской верности, хотя и разрешал ей в шутку немножко «кокетничать». А сам в этих письмах называл себя стариком. Неудивительно, что, увлекшись в эти годы творчеством братьев Грим, Пушкин выбрал из их богатого наследия именно сказку о золотой рыбке, написанной немецкими сказочниками по мотивам немецких народных преданий. Создавая свою сказку О рыбаке и рыбке, Пушкин взял за основу сюжет сказки Грим, но переложил ее на стихи, и европейские реалии заменил на русские, сварливая баба становится не Римским папой, как у Грим, а русской царицей, окруженной боярами, да дворянами.
Конец сказок у Грим и Пушкина похож — зарвавшаяся старуха заставляет безвольного старика просить рыбку сделать ее морской владычицей и обозленная рыбка лишает ее всех благ. В реальной жизни Пушкина было не так — Пушкин был в своем доме хозяином, а его молодая жена и в мыслях не имела над ним измываться. Но когда Пушкин на ней женился, она была еще слишком юна, чтобы быть достойной спутницей жизни и хранительницей домашнего очага. Далеко не все девочки способны в этом возрасте на настоящие и прочные чувства. XIX век тоже исключением не являлся. Вскоре после свадьбы, провинциалка Наталья Пушкина оказывается с мужем в блистательном Петербурге и увлекается блестящим столичным кавалером Жоржем Дантесом, не сопротивляясь его откровенным заигрывания, несмотря на то, что они не безуспешно были использованы влиятельными людьми против поэта (при этом, все происходило достаточно откровенно и на глазах у самого императора). В результате, не без видного влияния подзуживания со стороны Третьего отделения, дело кончилось смертельной для Пушкина пистолетной дуэлью. Властные круги ловко воспользовались легкомыслием Натальи Николаевны для того, чтобы покончить с неудобным поэтом. Так что не зря Пушкин беспокоился за свой семейный очаг.

Ныне во всем мире известен Петергоф — столица фонтанов. Однако, в свое время, у основателя Петергофа Петра Великого было, помимо него, много других приморских усадеб, И на роль главной императорской резиденции с модными по тем временам, мсногочисленными фонтанами, претендовал не один Петергоф. Например, в Стрельне одно время создавался огромный дворцово-парковый ансамбль с большим водохранилищем для фонтанных вод. Почему же именно Петергофу суждено было стать столицей фонтанов? Многочисленные фонтаны Петергофских парков превышают по своему количеству даже фонтаны Версаля. И по своей красоте тоже не уступают им. Создавая приморскую Петергофскую резиденцию, преобразователь России Петр Великий стремился сделать ее максимально торжественной и парадной, соответствовавшей новому имперскому статусу обновленной России, ставшей при нем в ряд первейших европейских держав и получившей выход в Балтику. Торжественное открытие Петергофа прошло в 1723 году, всего лишь несколько лет спустя после победы России в Северной войне и принятием ей имперского статуса.

Однако, кроме Петергофа, у Петра I было в окрестностях строящегося Петербурга много загородных приморских дворов. И на роль главной резиденции, с модными в то время многочисленными фонтанами, выдвигался по началу не один Петергоф. Так, между Петербургом и Петергофом до сих пор находится Стрельна с огромным дворцом и обширным регулярным парком. Начиная с 1717 г. по 1720 г. в Стрельне велись интенсивные работы по проектированию парадного регулярного дворцов-паркового ансамбля, напоминавшего по композиии французский Версаль. Правда, Петр долгое время забраковывал все проекты. Наконец, в 1719 году он одобрил проект итальянского архитектора Николло Микетти. Был распланирован регулярный прямоугольный парк с системой дорог и каналов. Летом 1720 года был заложен на склоне естественного берегового уступа дворец и грот, в котором планировалось сделать большой каскад, ни в чем не уступающий Петергофскому. Но уже в августе 1720 года Петр «нашел» Ропшинские источники для питания будущей фонтанной системы, а затем окончательно забросил недостроенную Стрельну и сделал своей главной резиденцией Петергоф.

Любопытно, что Петергофские Ропшинские источники близ деревень Хабино, Глядино,и Забродье, Петру были известны и раньше. Это истоки реки Стрелки, воды которых сперва просто планировалось использовать для будущей фонтанной системы Стрельны. Обширный Орловский пруд, запруженный при Петре в русле Стрелки в качестве мощного фонтанного водохранилища, до сих пор напоминает о первоначальном замысле сделать главную царскую резиденцию в Стрельне. Таким образом, уже в августе 1720 года Петр передумал и решительно отказался от Стрельны в пользу Петергофа, для которого и определил Ропшинские источники. Видимо, сказался триумф Гренгамской победы над шведами 14 июля того года, после которой стало ясно, что полная виктория над Шведами за выход к морю не за горами и Россия окончательно утвердится в ряду первейших европейских держав, а ее царю срочно нужна парадная резиденция. Петергоф, у которого была лучшая гавань, больший перепад высот от фонтанных источников до приморской низины, чем в Стрельне, подходил для этих целей куда лучше. И Петр выбрал его в качестве своей главной резиденции. Так он и стал мировой столицей фонтанов.

Одним из самых знаменитых князей на Руси был храбрый князь Святослав, отважно воевавший с византийцами, печенегами и хазарами.
А еще этот князь прославился тем, что он был очень непоседлив, не любил сидеть в Киеве и даже хотел перевести столицу из него в пограничный Переяславец, чтобы оттуда к нему из разных земель стекалось богатство. Только его пожилая мать, княгиня Ольга, удержала его от этого, попросив дать ей Киеве умереть. После смерти Ольги Святослав перешел туда, но дальше началась война с Византией, а потом с печенегами и князь так и не перевел столицу из Киева. Более того, последний неравный бой с Печенегами, он принял на Днепровских порогах, по пути в Киев.

Многие историки не могли найти объяснения такому характеру князя. Порой полагали, что сказались скандинавские корни, передался менталитет удалого скитальца. Но отец Святослава, Игорь, и мать, Ольга, спокойно сидели в Киеве и, уезжая из него, все равно потом в него возвращались. Дети и внуки Святослава, включая Владимира и Ярослава Мудрого, и даже дед Рюрик, ничем особым не выделялись.

Видимо, была какая-то иная причина, связанная с самим Святославом лично. Многое в человеке закладывается в детстве. Какого было детство доблестного воителя, побеждавшего самые сильные рати Европы и Азии? Родился Святослав в Киеве в 942 г. В 945 году он, потерял своего отца, Игоря , убитого древлянами и участвовал в ответной войне с ними. Там же он совершил первый ратный «подвиг» — уронил тяжелое боевое копье, что, однако, приняли, как символический сигнал к бою. Однако, потом летопись упоминает о нем лишь в 964 году, гордо сообщив о нем, как о храбром и возмужавшем воине. Тогда ему было уже около двадцати двух лет, а в средневековье взрослыми юноши считались раньше. Властная Ольга не хотела делиться с сыном властью в стольном Киеве, уступив ему лишь в связи с натиском печенежских орд. При этом, много лет сын, судя по всему, вовсе не был в Киеве, сидя на далекой северо-западной окраине восточнославянского мира, в Новгороде. Об этом сообщает византийский император Константин Багрянородный, указав на на далекий торговый город Немогррд, центр Внешней Руси, в котором сидел князь Сфендослав, сын Ингвора. Разумеется, речь идет о Святославе Игоревиче, а Немогард — это Новгород. Выходит,Святослав просидел в Новгороде все свое детство и значительную часть юности, без реальной перспективы стать князем в столичном Киеве. Поэтому, когда в 971 году к нему пришли новгородцы и сказали, что хотят себе собственного князя, то Святослав ответил, мол, кто к ним пойдет. И два его старших сына гордо отказались, видно, помня судьбу папы (А иначе это не объяснить, ведь Новгород был одним из богатейших и крупнейших центров Руси). В Новгород ушел лишь Владимир, которого и так хороший стол на юге не ждал. Поэтому можно понять, в кого Святослав вырос таким бродягой. Просидев почти 20 лет в чужом дальнем городе без перспективы стать киевским князем, он потерял чувство родины привык ценить лишь силу и добытые ей «блага».