Во всех крупных христианских странах 
в средневековье возникали разнообразные еретические движения, направленные против современных церковных властей и господствующих религиозных догм. И Древняя Русь здесь не была исключением. Самой первой и одной из самых загадочных русских ересей была бытовавшая в Новгороде во второй половине XIV века ересь стригольников. До сих пор ученые спорят о том, почему она возникла и что собой представляла. Не совсем ясно даже происхождение названия — стригольники. что же в самом деле это была за ересь и почему она была именно на Северо-западе Руси — в вечевых республиках Новгороде И Пскове?
Первое упоминание о новгородских стригольниках относится к 1375 году. Тогда руководители этой ереси, два новгородских дьякона — были публично казнены по приговору новгородского веча, будучи сброшены в Волхов с Великого моста. А ведь известно, что практически никому из осужденных не удавалось живыми вынырнуть из коварных волховских водоворотов. За всю историю был известен лишь один уникальный случай, настолько поразивший новгородцев, что те не рискнули предпринимать второй попытки и просто выслали осужденного из города в дикий край, оштрафовав его на большие деньги. Так что с точки зрения летописца XIV столетия было вполне естественным, что сброшенные в Волхов стригольники погибли в его волнах. Больше летописец о них не вспомнил, решив, что с казнью их лидеров из среды новгородских дьяконов их обезглавленное движение уже не будет иметь влияние и таить опасности для престижа официальной церкви. Но уже начиная с 1480-х гг. до нас доходит ряд обличительных посланий церковных иерархов, из которых видно, что эта ересь сохранялась и занимала достаточно видное место в Новгороде, а также соседнем Пскове, который, кстати, имел с Новгородом общую церковь, подчиняясь новгородской епархии. Причем, некоторые эти послания относятся и к XV столетию, есть даже свидетельства о сохранении этой ереси на рубеже XV и XVI вв. В 1490 г., например, новгородский архиепископ Генадий обвинял своего монаха Захария в стригольничестве. Вообще, как можно судить по летописным данным и текстам этих посланий, руководителями стригольничества были дьяконы — и рядовые монахи — люди по роду своей деятельности, достаточно образованные, но занимавшие в церковной иерархии довольно скромное место. Поэтому им, с одной стороны, вполне с руки было создать и распространять религиозно-философское учение, но с другой стороны у них было вполне устойчивое желание освободить себя и христианскую веру от произвола официальной церковной верхушки, считая себя при этом вовсе не феодально-церковной элитой, а обычными пастырями. Собственно говоря, все учение стригольников пронизанно идеями церковного нестяжательства, чтобы церковные ерарахи соблюдали идеалы христианского аскетизма, ничего себе не присваивая. Да и вообще, духовенство, по мнению стригольников, вовсе не должно было составлять отдельного сословия, а тем более, элитарного, местами срощенного с государственным управлением. Просвещать народ следует простым благочестивым пастырям, и только благочестивым, ибо обряд в исполнении корыстолюбца уже не чист. Необходимость таинства регулярной исповеди с постоянным обязательным причастием стригольники отвергали, считая, что до Бога раскаяние дойдет лишь в том случае, если оно вызвано искренними побуждениями самого человека попросить прощение у самого Господа, а не необходимостью отчитываться перед церковниками в определенные промежутки времени. Каяться и молиться прихожане, по мнению стригольников, могли не только в церкви, но и где им угодно, так как все это должно быть для их личного общения с Богом, а не для отчета перед церковниками. На этом основании ученые Б. А. Рыбаков и М. В. Печников считают стригольников прежде всего борцами за чистоту веры. Но по своим воззваниям против произвола официальной церкви, официозной обрядовости и церковного стяжательства стригольники очень напоминали как многие византийские и западноевропейские ереси, так и позднейшие русские ереси, вроде ересей нестяжателей, жидовствующих, иконоборцев. При этом, выступая против стяжательства и произвола официальной церкви, ее элитарного положения и методических обрядов, стригольники все-таки считали, что народ должны просвещать некие пастыри, пусть честные и не богатые. В этом сказалась социальная сущность руководителей стригольничества — людей духовых, связанных с церковной службой и привыкших смотреть на светский люд, как на своих прихожан. Но казалось бы, произвол церковных верхов и скромное положение простых дьяконов и монахов были в те поры на Руси повеместно, а стригольники появились именно в Новгороде и Пскове.(Впервые упоминаются в Новгороде).
Думается, дело именно в некоторых особенностях Новгородской епархии, в подчинении которой был и Господин Псков, управляемый в церковном отношении новгородскими владычными ставленниками. Именно в XIV веке, с развитием феодального землевладения, новгородские церковные иерархи уже даже внешне в глазах прихожан перестовали казаться воплощением христианского смирения, поскольку кроме разных оброков со свободных, "черных" земель, стали основной доход получать с частных обширных вотчин. Теперь им уже было не сказать, что христиане сами подносят им, поскольку теперь они брали основной налог не только и не столько с лично свободных крестьян, но и с зависимых. Показательно летописное известие официальной новгородсчкой летописи о походе новгородцев войной на Двину, чтобы отнять у московских захватчиков свои исконные двинские владения. Отнять и вновь отдать как Великому Новгороду, так и дому Святой Софии, т. е, в личное феодальное владение главы новгородской епархии — новгородского архиепископа. Знать, новгородские иерархи уже настолько сильно зависели от доходов с вотчин, что даже территориальные приобретения Новгорода рассматривали уже прежде всего под углом персональной феодальной собственности. При этом, возрастает и их роль в общественой жизни — новгородский архиепископ все больше участвует в принятии решений государственной важности, в том числе и торговых договорах Новгорода со странами Запада. Разумеется, и в других русских землях все это было. Во времена новгородской ереси стригольников, на рубеже XIV и XV вв. московский митрополит Киприан вынужден был специально этот момент оправдывать, в данном случае, для церковников Московской земли — мол, они не скаредные эксплуататоры и стяжатели, а попросту по достоинству соответствуют государственному величию на правах руководителей крупнейших церквей и монастырей. Поэтому, во многом сходные по своим социальным идеями со стригольниками, московские еретики нестяжатели, тоже достаточно скоро — во второй половине XV века. Но, как видно, новгородские стригольники опередили их на столетие. И дело тут, значит, не в одном землевладении, а еще в ряде факторов. В Новгороде долго оставались пережитки язычества. Поэтому, даже когда христианство прочно вошло в жизнь новгородцев, разные таинства — прежде всего, исповедь, соблюдались не регулярно и не всегда с причастием. Но в XIV веке, постепенное усиление христианских догм с ужесточением официальной обрядовости в пределах Новгородской епархии досадно для многих искренне верующих горожан совпало с резким феодальным обогащением церковных иерархов, потерявших от этого последнее формальное подобие скромных ревнителей христианского благочестия. Поэтому, проповеди дьяконов и монахов были активно поддержаны рядом людей и учение рядовых церковников приняло характер массовой ереси горожан как в Новгороде, так и во Пскове. В Московской епархии развитие церковных институтов проистекало органичнее, обогащение церковников не столь резко сочеталось с ужесточением обрядовости. Поэтому, знаменитая московская ересь нестяжателей, похожая по своим социальным воззваниям на ересь новгородских стригольников, возникла там на сто лет позднее. А Новгород, центр Новгородской епархии, стал родиной первой а Руси ереси. А. И. Алексеев верно сравнил новгородских стригольников с западноевропейскими катарами XI-XIV веков. Кстати, их ересь также совпала с феодальным обогащением церкви на фоне усиления религиозной обрядовости и возрастания политической власти церкви.
