Глава 8. О праздности

Со времени Монтеня человечество приобрело понимание, что в природе не существует сорных и бесполезных трав. Впрочем, это понимание ничуть не уменьшило процесс превращения «окружающей природы» в «окружающую среду» по выражению Евтушенко*:
«Аэродромы, пирсы и перроны
Леса без птиц, и земли без воды
Все меньше окружающей природы
Все больше окружающей среды»
Впрочем, некорректное сравнение праздного ума с зарастающей сорняками землей не отменяет сути мысли Монтеня. Праздность вообще и праздность ума действует разлагающе. Более, того, как выразился другой классик, сон разума порождает чудовищ. Самое противное то, что, в отличие от видимого и поддающегося измерению физического труда, со стороны практически невозможно определить, работает ли разум или пребывает в праздности. Меня всегда бесили попытки определить производительность инженерного труда, с использованием заумных математических построений, за которыми я не видел ничего, кроме желания заморочить мозги. Вопросы совести, в том числе что инженер напрягает все свои умственные силы или бездельничает при выполнении задачи – не поддаются измерению процентами! Хуже того, невозможно определить момент, когда и вправду мозгу нужно дать отдых а не напрягать умственные силы только ради изображения активной деятельности. Дополняя пословицу, кони дохнут не только от работы, но и от безделья. Везде царствуют балансы – и некачественно отдыхающий, вероятно, будет и работать хуже. Кстати и само понятие «хорошо отдыхать» – тоже крайне субъективно.
Выход видится только в одном. Нужно предоставлять больше возможностей, как для работы, так и для отдыха – в смысле как количества, так и разнообразия. Тогда, по крайней мере, с разума можно спрашивать за упущенные возможности. Как выразился один из самых удачных инвесторов нашего времени: «Я могу сделать годовую работу за 9 месяцев, но не смогу сделать ее за 12». И, заставить ее выполнять может либо собственное дело, когда человек работает на собственный бизнес либо свойственное людям стремление заниматься чем-либо. Заставьте человека лежать несколько суток кряду – он взвоет на вторую неделю. Одно из самых страшных воспоминаний автора, когда он две недели валялся в инфекционном изоляторе, подхватив ветрянку в 19 лет. На вторую неделю ум взвыл от праздности. Впрочем, и найти ту цель, при которой ум напрягается на пользу обществу и не упускает собственной выгоды – крайне нетривиальная задача. Не потому ли так буйно расцвело мошенничество, что так мало думающих и так много желающих обмануть и обмануться?

Глава 9. О лжецах

В отличие от Монтеня, моя память не то чтобы совсем отсутствует. Но она страннейшим образом избирательна. Так, например я никак не могу запоминать даже простейшие номера телефонов или даты рождения знакомых. Зато, нахватавшись из научно – технических журналов, более всего из «науки и Жизни», в голове умещается огромное количество фактов, абсолютно мне ненужных. Еще хуже то, что эти факты часто искажаются моей безудержной фантазией и способностью «домысливать», что не раз ставило меня в довольно сомнительное положение. Как с точки зрения соответствия объективным фактам, так и с точки зрения перенасыщения рассказа ненужными и, иногда, утомительными подробностями. Тем не менее, я утешаю себя тем, что не отношусь к людям, к словам которых прислушиваются значительные массы людей и крайне мала вероятность, что они пострадают от моей неосторожности. При общении же тет-а-тет, моя многословность, наоборот способна принести пользу, потому что я рассматриваю предмет с разных углов и точек зрения, что иногда дает ему освещение, очень близкое к объективному. И тут я категорически не согласен с Монтенем и пифагорейцами, считающим что «благо определенно и ограниченно, тогда как зло неопределенно и неограниченно» Увы, сами понятия благо и зло присущи только человеческой культуре, соответственно крайне субьективны. Тысячи лиц имеет не только ложь, но и истина. У каждого она своя и, в лучшем случае есть некое среднеарифметическое. С другой стороны, абстрактное абсолютное зло, как писал в одном из своих романов Перумов (Хранитель Мечей) «почему-то всегда предельно конкретно. Убить ребенка, например…» И к цели, сам же Монтень пишет в первой же главе «Опытов», ведет вовсе не один путь. И сознательно лгать врагу, особенно когда он подавляюще сильнее тебя и грозит не только тебе лично, но и твоей Отчизне, хоть и бесчестно, но это бесчестье наименее нагрузит мою совесть. Ближе всего мне в смысле морального долга близка позиция, изложенная в романе Балашова «Бремя власти». В нем поступки властителя, жестокие, коварные и предательские, рассматриваются в двух подходах. При первом, все принесено в жертву успеху и целесообразности. Второй – как необходимый грех, неизбежный и не останущийся безнаказанным, но «во имя земли», т.е. интересов общества и потому – что не нашлось иного пути.