В 1561 году под ударами русских войск окончательно развалился и ушёл куда-то в область исторических преданий Ливонский орден. Но! Свято место пусто не бывает.

Вот и решили совмещающий должности великого князя литовского и короля польского Сигизмунд II и последний ливонский ландмастер Готхард Кетлер создать на части земель Ливонского ордена герцогство Курляндское и Семигальское.

Ну, а чтобы свежеиспеченному герцогу было счастье, его литовско-польский сюзерен наделил своего нового вассала разным имуществом.
Так в конце 1562 года основатель герцогской династии Кетлеров заполучил в собственность Бауский замок. И почти сразу же начал активно его использовать в своей деятельности на благо и пользу всей Курляндии и Семигалии. Уже второй Курляндский ландтаг в 1568 году прошел именно в Бауской крепости.

Казалось бы – живи и радуйся. Так нет. Не радовалось первому курляндскому герцогу. Никак не радовалось. Свербила его и не давала спать по ночам одна не очень радостная мыслишка. Крепость, мол, она крепость и есть. С точки зрения безопасности, в том числе и личной, – очень даже. А вот с точки зрения престижа? На ландтаги разный народ приезжает. Приезжает, смотрит… Оценивает. А такой ли должна быть герцогская резиденция?

Такой ли? Знамо дело – совсем не такой! Тут ведь что? Строгость, практичность… А подобающий герцогской резиденции блеск? Где?! Э-эхх, развернуться бы герцогу…
Но поначалу – никак было. Не развернуться.

Ещё же Ливонская война шла. А как одолеют эти русские? И что? Строил, строил, а потом? Дяде что ли? Замок – не носовой платок. В карман не положишь и с ним от русских не убежишь.

Но всё – и хорошее, и плохое – когда-нибудь, да заканчивается. 15 января 1582 года в Заполье был подписан мирный договор. И завершилась война. А работы в Бауском замке закипели.

Сооружения старого форбурга частично снесли, сухой ров засыпали, а на высвободившейся площади возвели примыкающую к восточной стене старого замка подкову из трёх двухэтажных зданий, крытых плоской, похожей на деревянный лемех, черепицей. По углам примыкания длинных сторон подковы к своей вершине встали две башни, которые в совокупности с двухэтажными корпусами и старой стеной крепости образовали внутренний дворик герцогской резиденции.

Перед строителями стояла сложная задача. С одной стороны – приграничная территория. На которую кто только не имеет видов. Значит, надо обеспечить безопасность как жильцам замка, так и его защитникам. С другой стороны – это не просто крепость. Герцогская резиденция. У неё и вид должен быть соответствующий. Чтобы каждый прохожий перехожий понимал – кто тут, в замке, живет. Кто в невысоком…

Вот и врезались в стены новых корпусов большие, парадные оконные проемы с образующими оригинальный геометрический узор стёклами в тяжелых свинцовых рамах. Но в целях безопасности на наружных стенах они располагались только на втором этаже и, помимо этого, усиливались красивыми, но крепкими оконными решетками.

Фасады замка, в подражание южнонемецким дворцам, были украшены характерной для Ренессанса и маньеризма бриллиантовой рустикой – покрыты штукатуркой по специальной технологии (сграффито), имитирующей квадровую кладку. Суть этой технологии частично раскрывается её названием. Sgraffiare – от итальянского «выцарапать».

Для начала на стену наносится несколько слоёв штукатурки, отличающихся друг от друга по цвету, в зависимости от подмешиваемого к основе красящего пигмента. Как только оштукатуренная поверхность высохнет и схватится, на неё углём по трафарету наносится рисунок, который затем «процарапывается».

Специальным инструментом штукатурка соскребается. В разных местах на разную глубину. До конкретного цветового слоя. Итоговым результатом получается поверхность, выпуклые и заглублённые части которой окрашены по-разному. И если всё сделано правильно, то вот он – многоцветный рисунок, на века остающийся на оштукатуренной поверхности, благодаря большой стойкости получаемых в технике сграффито изображений.

Бауское сграффито – наиболее хорошо сохранившееся и самое роскошное из всех тех, что пусть и фрагментарно, но дошли до нас в иных латвийских замках и усадьбах.

А ведь опять же – всё дело случая. Не выйди младшая дочь герцога Кетлера – Елизавета – замуж за знатного вельможу Тешинского герцогства. Не пошли Готхард с дочерью, в качестве одной из составляющих приданного, Георга Курляндского… Знаменитого мастера оружейных дел, изделия которого и сегодня выставлены в экспозиции польского музея «Чешина». Не будь первого и второго, разве подумал бы тешинский сват прислать своему курляндскому родственнику в качестве ответной благодарности целую бригаду штукатуров, мастерски владеющих техникой сграффито?

Но – было. И первое, и второе. И прислал тешинский сват целую бригаду. А в результате вот она. Бриллиантовая рустика в технике сграффито. Лучшая в Латвии. Сохранившаяся несмотря ни на что.

Умершему в 1587 г. Готхарду не довелось полюбоваться плодом рук своих строителей и мастеров-штукатуров тешинского родственника. Да и его предкам не очень везло с замком.

Пришедший на смену XVI-му XVII-ый век привёл за собой целую череду польско-шведских войн, в ходе которых замок не раз переходил из одних рук в другие. Так что когда в 1660 г., после подписания Оливского мирного договора, шведский гарнизон оставил замок, на его восстановление из курляндской казны пришлось потратить ни много, ни мало. 12 тысяч даллеров.

Только-только восстановили герцогскую резиденцию, как… Уже XVIII-ый век – на порог. И… Северная война.

В 1701 г. снова над башнями крепости взвился шведский флаг. Сам Карл XII, осмотрев замок, остался им зело доволен и счёл пригодным использовать сооружение «как для складов, так и для пограничного поста». Конечно, и усилить бы крепость не мешало. Для чего 23 августа того же года шведский король подписал во Фрауэнбурге (нынешнем Салдусе) специальный приказ – «О назначении каждого третьего крестьянина Курземе на работы по строительству укреплений в Бауске». И закипела работа под руководством генерал-майора Карла Магнуса Стюарта.

Ни к чему хорошему, правда, не привела она шведов. К концу августа 1705 г. русская армия овладела почти всей Курляндией. Посчитав в данной ситуации сопротивление бессмысленным, шведский гарнизон 14 сентября сложил оружие.
Но и русские части стояли в крепости не так долго. В марте следующего года, отступая из Курляндии, они взорвали возведённые генерал-майором Стюартом земляные валы, бастионы и южную часть герцогской резиденции.

А в 1710-11 гг. в Бауске свирепствовала чума. Треть города вымерла. Для тех, кто выжил, замок стал источником добротного строительного материала. Кто тайно, кто явно, но жители Бауски потихоньку стали разбирать бывшую герцогскую резиденцию.

Так что по окончанию Северной войны Курляндскому герцогу не было никакого смысла возвращаться в Бауску. Он и не вернулся.

Восстановление и реставрация замка начались не так давно.
Первый раз в Бауске я был в конце 80-х. Второй – в 2005 г. Да, старый орденской замок ещё в руинах. Но если сравнивать то, что уже есть, с тем, что было… Даже Читать далее →

Какие события послужили толчком к строительству Бауского замка, кто и когда его строил, я уже как-то рассказывал Ну, а сегодня – чуть дальше. О том, что же было после того, как объект принял заказчик в лице Ливонского ордена.

Принято считать, что строительство замка закончилось в 1451 году. Как результат, на небольшой косе в месте слияния двух рек – Мемеле и Мусы – встало строение, в плане напоминающее неправильный четырёхугольник длинною 56 и шириною 31 метр.

Замок возводился с учетом рельефа местности. Толщина его северной стены, близко подходившей к высокому обрывистому доломитовому берегу Мемеле, была минимальной и составляла… Всего-то — 1,66 м. По мнению строителей, большего и не требовалось. Высокий доломитовый обрыв. Естественная водная преграда. Всё это, вместе взятое, делали практически невозможным использование стенобитных механизмов на этом направлении обороны замка.
А вот остальные стены нужно было укрепить, как следует. Толщина в 3,6 м критерию «как следует», по всей видимости, соответствовала.

С южной стороны косу, на которой встал замок, омывают воды реки Муса. С северной – Мемеле. На западе они сливаются воедино, чтобы дать рождение третьей крупной реке Семигалии – Лиелупе. Соответственно, самый удобный подход к замку – с его восточной стороны. Поэтому и основной вход в замок был устроен с востока. В стене, выходившей к основанию косы.

Но то, что удобно защитникам, не должно быть так же удобно и неприятелю. Чтобы насолить ему, супостату, по максимуму — с восточной стороны к замку примыкал форбург. Предзамок, окруженный бревенчатым частоколом.

Помимо этого, ворота защищались сухим рвом с перекинутым через него подъемным мостом. Который на то и подъёмный, что, в случае чего, подняли его и – привет. Перебирайся через ров сам, как знаешь. Без разных там мостов и иной помощи со стороны защитников замка.

Ну, а как переберешься – радоваться ещё рано. Ворота — вот они. Только заперты. Изнутри. А снаружи… Слева – справа ворота зажаты двумя полукруглыми четырёхэтажными(!) башнями разных диаметров. Юго-восточной. И, соответственно, северо-восточной. Они же обе – на восточной стене установлены.

Юго-восточная имела имя собственное — Кална страгс (Страж горы). И название своё — оправдывала. Была самой высокой – почти 22 метра, и мощной среди всех башен замка. При диаметре 15,75 метров, толщина её стен составляла 3,6 м. Северо-восточная башня была поменьше. Но тоже – четырёхэтажная. Плюс погреб. Который подземным ходом соединялся с аналогичным помещением Стража горы. Соответственно, в случае необходимости личный состав гарнизона можно было легко перебросить из одной башни в другую.

Помимо учета особенностей окружающей местности, замок имел своеобразную, довольно оригинальную планировку. Только три башни из пяти были установлены по традиционной схеме — на углах крепостных стен. Помимо двух башен, защищающих ворота, угловой была и массивная, квадратная северо-западная башня, предназначенная, как для обороны замка со стороны реки Мемеле, так и для поддержки фланкирующим огнём северо-восточной сестренки. Чтобы она смогла выполнить эту задачу, строители выдвинули её немного к северу, сделав, таким образом, западную стену замка немного длиннее, чем восточную. Потому и четырёхугольник получился у них неправильный.

Две оставшиеся башни замка были установлены посреди прясел. Небольшая квадратная — посредине южной стены. Тоже квадратная, но побольше и со скруглёнными углами – в центре западной. Между последней и северо-западной башней были небольшие, явно игравшие вспомогательную роль, ворота.

Вот так, или примерно так выглядел Бауский замок, когда в 1451 году завершенный строительством объект был передан заказчику. Ливонскому ордену. Который принял его в эксплуатацию и стал использовать по назначению.

В первую очередь, как укрепление, защищающее южные границы ордена и контролирующее путь из Литвы в Ригу. Но не только. Помимо военно-стратегической функции замок играл важную роль в качестве административного центра округа. Здесь размещалась резиденция фогта, главного орденского администратора, финансиста и судьи на вверенной ему территории.

С 1451-го по 1559-ый год в Бауском замке жили фогты ордена.
По началу, оно, надеюсь, – понятно. А вот почему до 1559-го?
17 января 1558-го года началась Ливонская война. И складывалась она для ордена не самым лучшим образом. Русские войска наносили рыцарям одно поражение за другим.

Чтобы хоть как-то спасти положение, 31 августа 1559 г. ливонский ландмастер Готхард Кетлер подписал с литовским великим князем и польским королём Сигизмундом II специальное соглашение, по которому земли Ливонского ордена переходили «под клиентелу и протекцию» Великого княжества Литовского. Конечно, не просто так переходили. Для продолжения борьбы Ордена с Русью, в его распоряжение было обещано предоставить войско. А чтобы ливонский ландмастер в случае чего от тех договорённостей не отказался, он взял на себя соответствующее обязательство. Передать Великому литовскому княжеству несколько приграничных областей. И крепостей. Временно, конечно. В качестве залога.

Исполняя соглашение, в декабре этого же года последний Бауский фогт – Генрих фон Гален – передал замок наместнику великого князя литовского и короля польского. Правда, сам Генрих о том, что он – последний, даже не догадывался. Как и его главный начальник, он был убеждён, что вся эта бодяга – явление временное. И он вернётся… Обязательно вернётся под защиту стен Бауского замка.

Но… не судьба. 2 августа следующего, 1560 года, Генрих фон Гален, будет убит в сражении при Эрмесе. Вместе с ним погибнут ещё 260 рыцарей. Последняя надежда Ливонии – ландмаршал Филипп фон Белль – попадёт в плен. А вместе с последней надеждой умрёт и сама Ливония. В 1561 году, после подписания Виленской унии, не станет Ливонского ордена.

На части его земель будет образовано герцогство Курляндское и Семигальское. Поскольку 28 ноября унию подписали те же самые лица, что заключали соглашение двумя годами ранее, то, наверное, нет ничего удивительного в том, что первым Курляндским и Семигальским герцогом стал последний ландмастер Ливонского ордена – Готхард Кетлер.

В конце 1562 года Бауская крепость была передана в герцогскую собственность. На этом, собственно, и завершилась ливонская составляющая истории замка. Составляющая. И — только одна.
А вот о том, как Бауский замок стал резиденцией Курляндских герцогов, как-нибудь в другой раз…

По поводу «русского» это, конечно, преувеличение. Но ведь в каждой шутке, этой самой шутки — только частичка. Большая, меньшая — уже не столь важно. Главное – только частичка. Всё остальное – чистой воды правда.

Вот так и Бауский замок. Наш он. Русский. Почти родной. А то, что Ливонский орден по балансовой принадлежности его к своему недвижимому имуществу относил… Так тожить верно. Идея чья была? Их. Финансировал строительство кто? Опять же — они. Рыцари.
А наша, русская составляющая, где?

Спокойствие. Только спокойствие. Идея, деньги… Это всё то, что на поверхности лежит. Форма сооружения, замком обзываемого. Тут и вглядываться не надо. Её без лупы и монокля видно.

А вот наша, русская составляющая – это глубинная замковая суть! До которой ещё доковыряться надо. Шанцевым инструментом помахать от души, не жалея непривычных к топорам и штыковым лопатам рук.

Как, не жалко их? Рук-то… К кровавым мозолям психологически готовы? Ну, тогда, может, начнём? Доковыриваться…

Все неприятности для Ливонского ордена начались после того, как он решил вмешаться в спор за литовское наследство. Там же, у соседей, после смерти Витовта за княжеский стол Свидригайла Ольгердович уселся. Вроде бы даже как и на законных основаниях. Во всяком случае, какая-то часть литовской толпы кричала «любо» именно Ольгердовичу. Но не вся. Была и другая часть. Которая смотрела в сторону Польши и Сигизмунда Кейстутовича.

И миром им обоим – никак было. Только войной. А для войны что? Войско нужно. Вот Свидригайла Ольгердович и начал его набирать. Ну, Сигизмунд Кейстутович, соответственно от этого дела в стороне не остался. Кто под его знамёна встал, нам как-то — не особо. А вот в войске Свидригайла Ольгердовича, что в конце августа 1435 г. дошло до города Укмярге… Или как его называют в нашей отечественной историографии – до Вилькомира. В этом войске Свидригайлы, помимо 8 тыс. русских из восточных областей Княжества Литовского… Помимо русских, чехов, силезцев были ещё ливонские и тевтонские рыцари. Что-то около 3-х тысяч вместе взятых. Ливонцами командовал магистр Франциск Керскорф. Тевтонами – маршал Вернер Нессельроде.

И тот, и другой погибли в битве, что состоялась 1 сентября. Погибли или были пленены и многие из рыцарей. Самому Свидригайле и ещё 30-и его воинам, бросив остатки разгромленного войска на поле боя, удалось бежать под защиту Полоцких городских стен. Но от того Ливонскому ордену было уже ни холодно, ни жарко. Его южные границы остались неприкрытыми от участившихся набегов литовских отрядов. А ведь оттуда до Риги… Два дневных перехода литовской конницы!

Надо было что-то делать. И срочно!
Так что если верить хронике Бальтазара Руссова, строительство Бауского замка началось уже в 1438 г., через три года после имевшей для ордена такие печальные последствия Вилькомирской битвы. Естественно, возводилось это оборонительное укрепление не просто так.

Во-первых, замок должен был защитить южные границы ордена от возможной литовской опасности.

Во-вторых, укрепление, построенное у удобной переправы через реку Мемеле, позволяло взять под контроль дорогу из Литвы в Ригу.

В-третьих, замок становился тем инструментом, с помощью которого орден усиливал свою власть в Семигалии. Или, если в ином варианте – в Земгалии. После завершения строительства здесь должна была разместиться резиденция фогта – орденского администратора и судьи.

Правда, и первое, и второе, и третье в 1438 г. было только в планах. Для того, чтобы преобразовать их в реальность надо было, ну, хотя бы для начала, замок построить.

А вот тут нарисовалась достаточно серьёзная проблемка. Причём не на ровном месте нарисовалась. Сначала война за литовское наследство. Потом набеги южных соседей, сильно обиженных на орденское братство из-за нетактичного вмешательства в их внутренние дела. И то, и другое не способствовало росту народонаселения в окрестностях строящегося замка. А очень даже наоборот. Работало в сторону уменьшения численности этого самого населения.

Кроме того. Там же, где война — не только холод, голод. Но и болезни. Ко всем прочим бедам ещё и оспа прошлась по Семигалии.

Кем строить этот самый замок? Народу-то… Полтора землекопа. И те – не всегда в наличии. Да и в наличии когда… Что с этими полуторами сделаешь, если их по уму надо бы не менее пяти сотен. А с запасом, который, как известно, карман никогда не тянет, так и поболе бы желательно.

И так, и так магистр Хейденрейх Финк фон Оверберг прикидывал – где бы эти пять сотен землекопов-строителей найти. Куда только не писал слёзных писем. Пособите, мол, братаны…

В 1443 году написал даже Ревельскому (Таллиннскому) рату. Начальнику их ратуши. И всё о том же. Пособите, мол…

А те, из ратуши, ему и ответили, что рады бы, но у самих людишек тех… Мал мала и… обчёлся. Но! Есть в такие тяжелые времена отдельные несознательные вечевые республики, у которых народу… Как шишек в лесу. Комариные тучи просто. А добром делиться – не хотят паршивцы. Жадюги они там все, в этих вечевых республиках.

Справедливые опасения орденского магистра – не обидятся ли республиканцы, если неспросясь того народишку их в свою пользу изъять? – ревельский рат тут же развеял. Не до того, мол, Господину Великому Новгороду. У него очередные разборки с московитами. Потому все, кто под ружьем или там с копьем-луком, — на востоке. А по западным границам… Непризывная молодежь, да отставные ветераны. Приходи и бери, что тебе надо. Да они, за своими внутренними разборками и не заметят, что у них какую-то толику народа изъяли…
Ну, если так…

Рейд по не очень богатой, но зато густонаселённой новгородской территории в окрестностях города Ямм, дал ожидавшийся от него результат. И закипела вскорости работа на небольшом полуострове, в месте слияния Мемеле и Мусы. Там, где они дают начало новой реке — Лиелупе. Или, как её тогда называли – Аа.

Среди строителей было не так уж и много лиц славянской наружности. Большую часть новгородского полона составили не они, а финно-угры из племени вотов. Но это… Немногочисленным латышам, тоже работавшим на стройке, это было неважно. Все пленники для них были «криеви». А и тогда, и сейчас это слово значит одно и то же. «Русские».

Считается, что в 1451 году завершилось строительство замка, и он был передан под резиденцию фогта. Который заняв её, стал жить-поживать, не забывая при этом исполнять административные и иные прочие управленческие функции.

Строители замка тоже никуда не делись. Осели по его окрестностям. Через полтора века, в 1609 г., уже их потомки получили от курземского герцога Фридриха печать города, который и сегодня называется Бауской. И живут в нём нынче — потомки Читать далее →

Первый раз я попал в Хельсинки в сентябре. Представляете? Бабье лето. Уже не жаркое, летнее; но ещё достаточно тёплое осеннее солнышко, наполняющее своим светом прозрачный воздух, как бы застывший в ожидании уже не таких и далёких утренних заморозков. Которые, придёт время, и покроют водную поверхность луж чистым хрупким хрусталём первого льда. А пока вот… Тепло, сухо и легкий, почти неощутимый ветерок, несёт куда-то многочисленные паутинки с маленькими живыми восьмилапыми парашютистами, стремящимися улететь куда-то туда… В теплые края, где не будет ни льда, ни снега. Убежать от зимы? Наивные.

В такую погоду только ходить и ходить по городу, поднимая, несмотря на все старания финских дворников, привычное русскому ботинку, шуршащее под ногами яркое разноцветье опавшей листвы.

Ну, я и ходил. Работы было немного. Пару-тройку часов утром или ближе к вечеру можно было выкроить в неплотном трудовом графике. И почти все прогулки начинались у меня от столичного железнодорожного вокзала. Он же в самом центре города. На Вилхонкату. Рядом со станцией метро Раутатиентори. Наверное, потому и запомнилось мне это здание…

А может, совсем и не поэтому. Просто сам по себе вокзал — оригинальнейшее сооружение. Уверен, таких своеобразных зданий не найти больше нигде в Европе. Хельсинский вокзал поражает и впечатляет. Последнее – от слова «впечатывается». В смысле – надолго остаётся в памяти. Вот и у меня… Остался.

Правда, то сооружение, что сегодня стоит на Вилхонкату, 12 – не первый хельсинский… Или правильнее, соотносясь по времени, — не первый гельсингфорский вокзал. 1861 год памятен России отменой крепостного права. А нынешней финской столице тем, что в этом году в Гельсингфорсе был построен первый железнодорожный вокзал.

Но… Шло время. Развивалась промышленность, рос торговый оборот страны. И к началу XX-го века старое здание вокзала перестало справляться с серьёзно увеличившимися пассажиро- и грузопотоками.

Выход был один. Надо строить новый вокзал. Но если озадачивать подрядчика, то чем? Для начала на руках у заказчика вообще-то должен быть проект того, что ещё предстоит построить. Вот в декабре 1903 г. и был объявлен конкурс, в ходе которого планировалось отобрать лучший проект административного корпуса и нового здания вокзала. Учитывая важность поставленной задачи, в конкурсное жюри вошли такие мэтры тогдашней финской архитектуры, как Густав Нюстрём, Хуго Линдберг, Себастьян Грипенберг.

Но и проекты им на рассмотрение представляли далеко не мальчики. Мужи. Поделившие две третьи премии Уско Нюстрём и Ялмар Оберг. Или занявший второе место проект Онни Тёрнквиста. Все они были уже опытными архитекторами. И проекты у них были замечательные. Но первое место компетентное и беспристрастное жюри присудило не им. Элиэлю Сааринену.

Тому самому Сааринену, по проекту которого в 1900 году был возведен финский павильон на Всемирной выставке в Париже. К 1903 году Элиель был уже опытным архитектором. Так что его первое место не было неожиданностью ни для жюри, ни для него самого. Правда, как считал сам архитектор, победа – ещё не повод останавливаться на достигнутом. И летом, следующего, 1904 г., Сааринен уезжает. Сначала в Германию. Потом – в Англию и Шотландию. И везде осматривает, зарисовывает, изучает… железнодорожные вокзалы. Чтобы вернувшись, внести в проект изменения. Дополнить его лучшим из того, что увидел.

К декабрю все изменения и дополнения были внесены в проект, приняты заказчиком и с 1905 года работа… началась. Хотел написать «закипела», но не уверен, что именно так всё и было. Во всяком случае, возводился новый вокзал целых 9 лет – с 1905 по 1914 гг. Почти наш, родной, обычный и традиционный долгострой.

А когда вокзал был уже практически готов, грянула… Первая мировая война. Здание приняло на себя функции военного госпиталя. Естественно, русского. В то время, если кто забыл, Великое княжество Финляндское было составной частью Российской империи. Только после её развала и окончания гражданской войны в Финляндии, в 1919 г., здание начало использоваться, как то и предусматривал первоначальный проект – в качестве вокзала… Для этого его, само собой, пришлось немного подремонтировать. Всё-таки госпиталь и вокзал… Не одно и то же.

7 миллионов финских марок ушло на строительство. Но они себя оправдали.
Вокзал – грандиозное сооружение розового гранита, увенчанное тяжелой башней. Говорят, оно является одним из наиболее известных произведений финской архитектуры и олицетворяет переходный этап от национальной романтики к функционализму.

По обе стороны от центрального входа — скульптуры Эмиля Викстрёма. Парные фигуры монументальных атлантов, поддерживающих своими мускулистыми руками не небесный свод. Шары-светильники, которые в самое темное время года, в декабре, горят по восемнадцать часов в сутки.

Живописную постройку с обилием изобразительных рельефных и скульптурных элементов выгодно отличали передовые на то время технологии и конструкции – железобетонные своды входного вестибюля и поперечных холлов, а также простота планировки – заблудиться в вокзале невозможно.

Кстати, в Выборге – в те времена еще финском городе с финским же именем Viipuri — эксплуатировался вокзал, как две капли воды похожий на Хельсинкского собрата. Младший родственник столичного вокзала по месту нахождения, но старший — по времени строительства.

Выборгский вокзал был введён в эксплуатацию уже в 1913 г. Его автором тоже был Элиель Сааринен (Gottlieb Eliel Saarinen). В проекте выборгского вокзала явно прослеживались черты, характерные для других работ известного архитектора. Ну, например. Если у центрального входа в здание хельсинского вокзала стоят атланты, то у выборгского вокзала Элиель установил скульптуры двух медведей.

К сожалению, здание выборгского вокзала не сохранилось. Он был взорван в конце августа 1941 г. отступающими из города частями Красной Армии. Радиоуправляемым фугасом…

Ну, вот такие мы. Хлебом не корми, дай что-нибудь подорвать. До самого что ни на есть основания…

А хельсинский железнодорожный вокзал и сегодня продолжает встречать-провожать поезда. И посмотреть на него можно не только на фотографиях…

Современная фотография вокзала взята из Википедии — свободной энциклопедии — http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A4%D0%B0%D0%B9%D0%BB:Helsinki_Railway_Station_20050604.jpg