Человеческий мозг — самый сложный орган нашего организма, который содержит 20 млрд. клеток и отвечает за все: от снов и движений до аппетита и эмоций.
В основном он состоит из серого вещества — клеток мозга или нейронов, в которых происходит обработка информации. В нем также содержится белое вещество — нервные волокна, подобные электрическим кабелям, рассылающим химические сигналы и передающим информацию между клетками. Фактически, в мозге больше нервных волокон, чем проводов во всей международной телефонной сети, и бывает так, что «провода» мозга могут спутаться в результате травмы, болезни или по генетическим причинам.
Раньше ученые думали, что травмы мозга вызывают перманентное повреждение мозговых функций, но новые исследования предполагают, что так происходит не всегда.
«Как мы знаем из результатов сканирования, при повреждении участка мозга функции этого участка распределяются по другим участкам мозга», — объясняет доктор Кейт Мюр (Keith Muir), старший лектор в области неврлогии университета Глазго.
«Поэтому иногда после инсульта люди теряют способность двигать рукой или ногой, но потом эта способность восстанавливается, так как эту работу берет на себя другой участок мозга».
На самом деле, говорит доктор Мюр, речь идет не о различных участках мозга, а о множестве взаимосвязанных систем, работающих вместе.
В случае травмы системы формируют новые связи, и иногда это дает удивительные результаты.
Некоторые люди уже рождаются с такой измененной «проводкой». При рождении мы имеем гораздо больше нервных клеток, чем нам нужно, и по мере развития наступает период так называемого «сокращения», когда остаются лишь нужные и используемые связи и клетки.
Бывает, что этот процесс сбивается — возможно, это происходит из-за дефектного гена — что приводит к образованию перекрестных и лишних соединений.
Мы поговорим с людьми, чей мозг оказался «в беспорядке» с рождения или в результате болезни. Но некоторые из них отнюдь не считают это помехой и даже находят полезным.
Бирмингемец в французским акцентом
Ричард Мёрей (Richard Murray), 32, заведующий отделом финансового планирования, три года назад перенес инсульт, после которого стал говорить с французским акцентом. Ричард, проживающий в г. Херефорд, женат на Эми, 32, имеет двух детей: Оливии 2 года, Финлей 17 месяцев.
Ричард рассказывает: «До инсульта я говорил с сильным Бирмингемским акцентом. Сейчас люди думают, что я коренной француз, несмотря на то, что я был там лишь дважды в отпуске, и владею только основами языка, полученными в школе».
Инсульт случился через девять дней после того, как мы вернулись с нашего медового месяца. Неожиданно я почувствовал жгущую боль в голове, и вся правая сторона тела онемела. Я был в сознании, но не мог произнести ни слова.
Меня отвезли в больницу и через несколько часов чувствительность начала возвращаться в правую ногу и руку, но на следующее утро я опять мог лишь мычать. Меня охватил приступ паники.
Сканирование мозга показало, что инсульт был вызван кровяным сгустком, блуждающим по системе и застрявшим в левой стороне мозга — той, что контролирует речь. Врачи решили, что сгусток появился после того, как я сломал большой палец на ноге во время медового месяца.
Несмотря на то, что этот сгусток был уничтожен лекарствами, меня предупредили, что я могу больше никогда не заговорить. Это было ужасно.
Весь мой словарный запас по-прежнему хранился у меня в голове, но я физически не мог вспомнить, как составлять слова. Мне приходилось писать.
Через восемь дней меня выписали, и к тому времени способность двигать руками и ногами полностью восстановилась, но я был нем. Мне сказали, что я должен был как можно скорее пройти логопедический курс в Государственной службе здравоохранения, очередь на который уже была расписана на девять месяцев вперед. К счастью, один из моих друзей был логопедом, и он согласился встречаться со мной раз в неделю, и ежедневно со мной занималась моя жена. Мне пришлось учиться говорить с нуля. Я знал, как должна звучать та или иная буква или слово, но я не знал, куда поставить язык и как их выговорить. При помощи зеркала моя жена показывала мне, как должен выглядеть мой рот при произношении определенных звуков.
За две недели я выучил четыре основных слова: «привет», «пока», «да» и «нет». Тут же стал проявляться мой новый акцент. Сначала я говорил как итальянец. Моя жена была рада, что я вообще смог заговорить.
Как-то я был в супермаркете, и кассир задал мне вопрос, в ответ на который я смог лишь пожать плечами. Кто-то за мной сказал: «Чертов иностранец».
Мало по малу я говорил больше и больше. Физически во рту появилось иное ощущение, отличное от того, что я чувствовал при разговоре до инсульта, а акцент превратился из итальянского во французский. Когда я встречал старых друзей и начинал говорить, они думали, что я издеваюсь.
Когда, спустя полгода, я вернулся на работу, мне пришлось лично встретиться с каждым клиентом, так как по телефону они не верили, что это был я.
Сейчас я могу уверенно поддерживать беглый разговор, но все равно моя речь звучит по-французски. Доктора не могут сказать, вернется ли когда-нибудь мой английский акцент. Но мне это не мешает, учитывая, что я уж думал, что вообще никогда не заговорю. Я рад, что могу говорить.
Что происходит?
Синдром иностранного языка — очень редкое, но распознаваемое заболевание, при котором, вследствие инсульта или травмы мозга, человек начинает говорить на своем родном языке, но с иностранным акцентом.
«В речи задействовано множество различных участков мозга», — говорит доктор Кейт Мюр.
Поэтому полная потеря дара речи является распространенным последствием инсульта, потому что он вызывает катастрофическое поражение весьма крупных участков мозга.
Бывает, что у людей с этим синдромом речь восстанавливается при помощи других участков мозга, либо, что после инсульта рот и язык начинают работать по-другому, и это изменяет произношение.
Человек, который пробует слова на вкус
Джеймс Уаннертон (James Wannerton), 49 лет, IT-специалист из г. Блэкпул, Великобритания, страдает синэстезией — заболеванием, при котором одновременно стимулируются два чувства. Когда он видит или слышит слово, оно также вызывает и вкусовое ощущение.
Джеймс рассказывает: «Когда я слышу слово, я ощущаю его вкус. Некоторые слова очень приятны на вкус, а некоторые — наоборот. И это нельзя выключить. Я даже во сне ощущаю вкус слов».
Иногда это сильно отвлекает, как если бы в ушах постоянно звенел колокольчик. Со мной это было всегда. Одно из самых ранних воспоминаний: когда мне было 4 или 5 лет, и я читаю молитву во время богослужения, ощущая при этом во рту массу различных вкусов, например вкус бекона.
Когда я был моложе, я выбирал себе друзей по вкусу их имени. Например, мне нравились люди по имени Роберт, так как на вкус оно было как бутерброд с клубничным вареньем, а имя Гордон было на вкус как земля.
В детстве я полагал, что все люди такие же. И только когда я начал откровенничать с подружками, я понял, что немного отличаюсь от всех остальных.
Позже мама рассказала, что с ней тоже происходит нечто подобное, но не такое сильное. Тем не менее, она как будто стеснялась это обсуждать, и я перестал заводить этот разговор, решив, что это такая семейная черта.
В середине 90-х, проводя отпуск в Америке, я смотрел по телевизору документальный фильм о таких людях, как я, и понял, что это состояние является заболеванием. Затем я узнал еще кое-что о синэстезии в лондонской больнице Модсли (Maudsley Hospital) и связался с ними десять лет назад.
Сканирование мозга показало, что участок, отвечающий за вкусовые ощущения, активируется не только, когда я ем, как у всех остальных людей, но и, что довольно необычно, когда я слышу слова.
Когда я учился в университете, мне было довольно трудно концентрироваться, так как слова лектора наполняли мой рот вкусовыми ощущениями. Вот почему я начал работать в области информационных технологий — тихая профессия, которая не требует, чтобы я говорил или много общался с другими людьми.
Это влияет и на то, с какими женщинами я встречаюсь. Например, имена Барбара или Хелен имеют приятный сочный вкус, а мой друг женился на женщине по имени Колин, от которого меня тошнило. Поэтому я не мог слышать или произносить ее имя.
Названия различной еды не обязательно имеют вкус этой еды. Слово «устрица» имеет вкус шоколада.
Я даже перестал есть с другими людьми, потому что их разговоры создают такое разнообразие вкусов, что я просто не в состоянии насладиться едой.
Иногда синэстезия оказывалась полезной: в школе она помогала мне запоминать различные вещи, благодаря тому, что я помнил их вкус. Например: короли и королевы Англии представляли собой набор определенных вкусов.
Я бы не хотел, чтобы синэстезия исчезла, но я бы хотел побыть без нее какое-то время, чтобы понять, как живут другие люди. Полагаю, что это не так интересно.
Что происходит?
«У людей, страдающих синэстезией, одно ощущение автоматически инициирует другое», — говорит доктор Джейми Уард (Jamie Ward), невролог из Суссекского университета, который написал на эту тему книгу под названием «Лягушка, которая квакала синим».
Это заболевание часто передается по наследству и в той или иной степени поражает приблизительно каждого 20-го жителя Великобритании. Вызывается оно «лишними» связями между участками мозга, контролирующими чувства.
Сканирование мозга указывает на то, что у людей с синэстезией появляются избыточные связи, и зачастую — в области зрения. Самая распространенная форма — когда человек слышит звуки и видит цвета. Эти люди запоминают и воспринимают вещи по-другому. К примеру, человек, страдающий синэстезией, может запомнить телефонный номер как последовательность цветных полос, потому что каждая цифра вызывает в мозгу видение определенного цвета.
Одержимый художник
Томми МакХью (Tommy McHugh), 58 лет, разведенный отец двоих детей из Ливерпуля, был строителем, до тех пор, пока в 2001 г. у него не произошло кровоизлияние в мозг. Сегодня Томми является удивительным художником, хотя раньше он никогда не держал кисти в руках.
Томми рассказывает: «Моя страсть к рисованию — это как наркотик. Мозг настолько кипит идеями новых скульптур и картин, что я едва могу спать. Я и подумать не мог, что моя жизнь примет такой оборот».
Когда я был подростком, у меня были неприятности из-за драки, и я бросил школу в 15 лет. Я никогда не интересовался ни живописью, ни поэзией, но кровоизлияние все изменило.
Когда это произошло, я почувствовал настолько сильную боль в голове, что меня вырвало. Моя жена вызвала скорую, и меня увезли в больницу. Сканирование показало, что одна из артерий в мозге лопнула, а еще одна надулась, готовая лопнуть в любой момент.
Мне тут же сделали операцию, которая длилась пять часов, и когда я очнулся, мир был совсем другим.
Доктор сказал, что моя жена пришла навестить меня, но я посмотрел на эту женщину, и не смог ее вспомнить. Было очень, очень страшно.
Ко мне приходили мои дети и братья, и с каждым таким посещением я думал: «А это кто?». Но хуже всего было то, что когда я смотрел в зеркало, я не узнавал своего лица.
Со временем мои дети, которые уже выросли, смешили меня, провоцируя отрывочные воспоминания, и через пару недель я начал их вспоминать.
Спустя где-то месяц после кровоизлияния начались творческие позывы. Я начал писать стихи, но как-то маниакально. Были ли это хорошие стихи? Не знаю, но я мог исписывать по пять тетрадей в день. Страсть к рисованию возникла примерно через два месяца.
Каждый клочок бумаги я покрывал рисунками. Через несколько недель мне хотелось рисовать все больше и больше, и я начал расписывать стены. Сейчас мой дом напоминает коллаж из моих работ, на каждой поверхности которого, и даже на мебели, нарисовано лицо или какая-то сцена.
Я ничего не копирую, а просто рисую все, что придет в голову. К примеру, я бы никогда не сумел нарисовать чей-то портрет.
С одной стороны, я жалею, что это не произошло, когда мне было 14. Я бы хотел сделать карьеру художника, но у этого есть и свои недостатки.
Мы расстались с Джэн через полгода после кровоизлияния. Она сказала, что больше меня не знает, а одержимое рисование ее пугает. Я мог рисовать до 2 или 3 часов ночи, а затем встать в 6 утра и начать снова.
Иногда мне хочется выключить все эти идеи. В больнице меня направили к психиатру, но он предложил мне лишь снотворное. Но я не хочу принимать никаких лекарств. Единственное что я принимаю — это болеутоляющее, чтобы избавиться от головной боли, которая регулярно меня посещает. Но я не хочу останавливать эти позывы к творчеству, я хочу лишь слегка их приглушить.
Сегодня я работаю с одной галереей и надеюсь, что мои работы будут не только выставляться, но и покупаться. Это было бы волшебно.
Что происходит?
«Случай Томми очень необычен, но были и другие случаи, когда мозговая травма приводила к чрезвычайным творческим последствиям», — говорит доктор Эйли Тёртон (Ailie Turton), специалист в области профпатологий психологического отделения Бристольского университета.
Бывали случаи, когда люди приобретали слабоумие, получив, подобно Томми, повреждение фронтальной части мозга — той, которая играет важную роль в области эмоций и языка. А один 68-летний мужчина, который не демонстрировал никаких признаков художественного таланта, потом вдруг стал настоящим художником.
Наши творческие порывы движимы различными участками мозга, связанными сетями, и, возможно, из-за травм эти сети каким-то образом расширяются. Мозг также выполняет смягчающую функцию, удерживая импульсы и реакции под контролем. Возможно, при повреждении этой функции и высвобождается маниакальное желание творить.
