Речь пойдет, разумеется, о механических часах, которые являются одним из самых удивительных устройств, созданных еще до начала Промышленной революции. Общепризнано, что самые лучшие механические часы производились в Швейцарии. И сейчас там производятся лучшие часы в мире, просто сбыта в прежних объемах им уже нет.
А начиналось все примерно в первой четверти XVIII века, когда Швейцария была еще вполне себе патриархальной и провинциальной сельскохозяйственной страной.
В прекрасном климате этой страны замечательно произрастали всевозможные злаки и коренья, и давали приличный доход молочнотоварные фермы.
Но в то же время были тут и разнообразные ремесленники, ибо ведь должен был кто-то шить одежду, изготавливать домашнюю утварь, сельскохозяйственный инвентарь и разные украшения и безделушки.
И вот однажды кто-то из этих ремесленников заинтересовался новым устройством – карманными часами. Заинтересовался, да и создал свои собственные часы. И не только создал, но и с успехом продал кому-то из зажиточных крестьян.
Тому часы были не очень-то и нужны, поскольку он все равно привык вставать на заре и ложиться на закате, весь день работая по солнцу, однако победили соображения престижа.
Карманные часы позволяли очень здорово продемонстрировать уровень зажиточности и преуспеяния!
Это – во-первых.
Во-вторых, жизнь в те годы начала понемногу ускоряться, и даже рядовые граждане разных стран мира все больше и больше приучались ценить свое рабочее и личное время, которое как-то надо было отмерять.
В-третьих, в Швейцарии, в силу ее патриархальности, не было таких жестких цеховых правил, которые регламентировали жизнь ремесленников в других странах Европы. Перенимать чужой опыт и развивать свою мастерскую в любой избранной сфере деятельности в Швейцарии можно было гораздо более свободно, нежели где-либо еще.
И уже с 20-х годов XVIII века часоые мастерские стали возникать одна за другой. Причем сразу же возникло и разделение труда. В одних мастерских производились комплектующие для часов, в других – окончательная сборка и доводка.
Так было до самого начала XIX века, когда началось строительство огромных часовых заводов, масштабы которых даже сейчас поражают воображение.
Основными центрами часовой промышленности Швейцарии стали города Ле Локль и Ла-Шо-де-Фоне, сама застройка которых очень ярко демонстрирует характер деятельности большей части горожан в XVIII-XIX веках.
Улицы в Ле Локле и Ла-Шо-де-Фоне широкие, ровные, и в старой части этих городов застроены аккуратными зданиями с широкими окнами. В XVIII веке электричества не было! И мастерские могли работать только в дневное время, потому что при свечах и масляных лампах можно было очень быстро посадить зрение.
Очень важную роль в ремесленном периоде развития часовой промышленности Швейцарии играли торговые посредники, которые непосредственно общались с покупателями, знали, какие именно часы, какого вида, каких марок востребованы на рынке, и потому могли вполне точно распределять заказы по мастерским.
А вот заработную плату швейцарские часовщики получали только два раза в год – весной, на день Святого Мартена, и осенью, на день еще одного святого, Сен-Жоржа.
Разовый объем этих зарплат был таков, что хватало и на жизнь, и на развлечения в течение всего года.
Ну а с начала XIX века в Ле Локле и Ла-Шо-де-Фоне началось уже строительство крупных часовых заводов, которые в 1836 году отправили на рынок 160 тысяч часов, а в 1844 году – уже 280 тысяч!
Да уж, те времена были поистине золотыми для часовой промышленности Швейцарии!

До основания Петербурга Новгород был культурной столицей Руси. В нем было написано большинство летописных сводов. А самая первая летопись на Руси была написана тоже в Новгороде, в 1050 году при посаднике Остромире. Поэтому, этот свод часто называют Остромировым. Посадник Остромир был киевским дружинником, призванным из Киева для управления края в качестве киевского наместника. Составление таких важных вещей как городские летописи, его тоже касалось. Ведь, как известно, абсолютно летопись была идеологическим памятником, выгодно прославляющим тот город, где она создавалась. И Новгородские летописи тут, конечно, исключением не были.

Правда, порой считают, что первый свод был написан в Киеве около 1039 года, в это время упоминается, что могила князя Олега Святославовича до сих пор у Овруча, а в 1044 году его останки перезахоронили в церкви по христианскому обряду. Однако, под могилой в древнерусском летописании понимались и языческие курганные насыпи. А после перезахоронения останков насыпь от кургана по прежнему оставалась. Значит, о создании нового летописного свода нет говорить никаких оснований. Поэтому, первой летописью на Руси по праву может считаться новгородский Остромиров свод 1050 года.

Очевидно, написание этой летописи было связано с постройкой в Новгороде первого каменного храма — кафедрального Софийского собора, который был освящен в том году. Этот храм соит в Новгородском Детинце до сих пор, являясь самым старейшим каменным православным храмом на территории Российской Федерации. А поскольку в XI веке Новгород прочно занимал на Руси первое место после Киева, то постройка в нем первого каменного кафедрального храма уже была важным поводом для составления первой летописи. Тем более, что составлялись новгородские летописи под редакцией новгородских архиереев, и хранились на хорах Святой Софии, как кафедрального, владычного, храма. И этот первый на Руси летописный свод, надо полагать, исключением не являлся. Так что, скорее всего, это был владычный свод, составленный в честь освящения первого каменного городского храма.

Жизнь забавная штука – постоянно преподносит новости, сюрпризы и парадоксы. Может и не самая ее большая загадка, но и не из рядовых: почему результатом многомиллиардной эволюции явились не только немногие совершенные виды растений и животных, но и парадоксальные виды, виды живущие вопреки биологическому здравому смыслу. Жизнь не развивается в сторону устойчивых и относительно малых «оптимальных» биоценозов, но невероятно разнообразит проявление видов и форм.

При этом, часть видов до такой степени нелогичны и биологически нелепы, а существуют так долго, что в корректности эволюционной теории зарождаются некоторые сомнения.
Например, самое маленькое млекопитающее Земли, карликовая белозубка живет вопреки биологическим законам. Они гласят, что теплокровное животное не может быть меньше определенного размера, поскольку при этом биохимические процессы не способны давать организму достаточное количество тепла, а удельные теплопотери слишком велики.
Самолет летит не потому, что отменяет силу гравитации. Так и белозубка, строго говоря, не нарушает биологические законы, но в рамках них ведет отчаянную борьбу за жизнь. Весь смысл жизни в поисках еды, неистовых сражениях с зачастую намного более крупной по размера едой (на растительной пище при таких мелких размерах жить не получится – тут законы биологии неумолимы). Если еды нет, существо впадает в непродолжительный анабиоз, пытаясь пережить временно голодное время и в расчете, что место съеденной добычи займет другая. Но, если по пробуждении, таковая добыча не найдется – смерть быстра и неизбежна.
Следующий пример связан с многочисленностью видов орхидей. Разнообразие видов опыления цветка у разных видов вызывает недоумение своей чрезмерной специализацией.Совершенно странным выглядит то, что нет ни малейших попыток видоизмениться в сторону большей универсальности, с вполне понятной целью большей живучести.
При том, что жизнь невероятно разнообразна и приспособилась к существованию в местах, ну, казалось бы, совершенно непригодных, в океане, колыбели жизни на планете – до сих пор существуют зоны биологических пустынь. В этих местах, расположенных вблизи экватора, жизни нет практически никакой. Казалось бы, изобилие тепла (но не его избыток: не до кипятка же прогревается океаническая вода) всяко лучше для жизни, чем, например холодные приполярные моря. Здесь, правда, разгадка оказалась более простая – реки выносят с материков массу питательных веществ, на шельфе также есть определенного рода «питательная» неорганическая подложка, а питаться «чистой» энергией солнечного излучения жизнь пока еще не научилась. Или, что тоже вероятно – ее пока не открыли. Жизни, оказалась важнее «еда» в виде неорганических соединений, усваиваемых биопланктоном и далее по пищевой цепочке. Там где нет света, жизнь может умеренно процветать. Там где нет еды – получается, что нет.
И еще один пример связан с нами, с человеками. Свою жизнеспособность мы утрачиваем быстрыми темпами, причем как в смысле зависимости от созданной нами техносферы, так и в снижении устойчивости к болезням. Мы уже во многом живем вопреки, а скоро, если не сейчас, будем жить вопреки полностью. Впрочем, это не кажется чрезмерно страшным, по крайней мере пока мы окончательно не разрушим биоценоз. Вот тогда будет не слишком весело. Недаром, один из ученых добавил к расхожему выражению «мы не можем ждать милостей от природы …» ехидное «после того, что с ней сделали».
Ну да жизнь, штука упрямая. И если ее гнать в дверь, она залезет в окно. Пока светит Солнце и есть во что преобразовывать неорганику – жизни всегда найдется место.