Вот опять буквально сегодня я увидел листовку на доске объявлений: «Помогите ребенку. Девочке требуется операция, стоимостью 4 миллиона рублей, которую могут сделать только в Германии.» Такие объявления появляются постоянно, во всех городах нашей страны. Что делать! Медицинские услуги – это сейчас товар, который может стоить очень дорого. Но я вдруг вспомнил один случай, из своего детства.
Наша семья жила в небольшом районном центре в Северном Казахстане и среди наших учителей, что вполне понятно, было много казахов, хотя русские в нашей школе тогда преобладали.
И вот однажды на уроке обществоведения наша учительница, Бибигуль Камашевна, то есть чистокровная казашка, вдруг с темы общества переключилась на тему своей семьи и принялась рассказывать о своем маленьком сыне, которому тогда было четыре года.
А год назад ему было три года, и у него обнаружилось серьезное заболевание крови.
Ему потребовалось срочное лечение, которое нельзя было провести ни в нашем областном городе, ни в тогдашней столице Казастана городе Алма-Ате.
Провести такое лечение можно было только в Москве, где был детский гематологический центр.
И вот в районной больнице для этого ребенка выписали направление в областную больницу, а уже там выписали направление в Москву.
До Москвы следовало добраться за свой счет, а уж на лечение ребенка никаких денег с родителей никто брать не собирался.
Транспортные расходы тогда были несравнимы с нынешними. И снять временную квартиру в Москве тоже можно было за совсем другие, намного меньшие деньги, чем сейчас. Родителям-то ведь надо было где-то жить, пока ребенок находился в медицинском центре.
И вот наша Бибигуль Камашевна стала рассказывать во всех подробностях, как они доехали с ребенком до Москвы, как его там сразу же приняли, и уже через два дня сделали необходимую операцию с полным переливанием крови, и затем сделали все необходимые процедуры, не взяв с родителей денег на за само лечение, ни за лекарства.
В общем, спасли ребенку жизнь, причем родители не заплатили за все это лечение ни копейки.
И вот об этом Бибигуль Камашевна рассказывала со слезами, несколько раз повторив, как она благодарна родному государству, которое вот так, в ее конкретном случае, позаботилось о ее ребенке.
Ну что тут сказать?
Что, в нашем нынешнем государстве нет денег на медицину?
Денег в нашем государстве сейчас достаточно и на медицину, и на образование.
Просто их нужно правильно перераспределить.
Уж для лечения очень больных детей, для совершения очень серьезных операций должен быть создан, может быть, какой-то фонд, чтобы не приходилось родителям метаться в поисках денег на такие операции и такое лечение.
На храмы ведь деньги находятся?
Их в последние годы понавозводили очень много.
А если, допустим, спросить родителей больного ребенка, на что должны быть направлены общественные деньги, на медицину или на строительство храмов, какой они дадут ответ?
Мне не дает покоя мысль, что в то самое время, когда в городах и селах немалые средства тратятся на культовые сооружения, в то же самое время из-за отсутствия денег на операции и дорогостоящее лечение где-то умирают дети.
Не слишком ли дорого обходится этот "опиум" для народа?
Когда храмы строятся в душе, то деньги находятся и на медицину, и на образование.

Как часто мы с насмешкой или даже неприязнью относимся к одиноким людям, особенно пожилым. Старые девы, заседающие у подъездов на лавочках и обсуждающие всех прохожих и проезжих, пожилые мужчины в разноцветных носках и сто лет нечищеной обуви – образы столь схематичные и навязшие на зубах, что уже стали практически каноническими. Но я вам расскажу историю… Историю о трех старых девах.

Каждое лето моя бабушка ездила навестить родственников, живущих в других городах – так было принято в семье. Она брала меня с собой. Во-первых, похвастаться единственной внучкой. Ну а во-вторых, для меня это была возможность увидеть что-то новое – места, людей, различные достопримечательности. Я до сих пор помню очарование черных лебедей в Гомельском ботаническом саду, ночь в Александровском парке – чтобы попасть с утра в мавзолей и посмотреть на мумифицированного Ленина (он оказался таким маленьким, что я долго не могла поверить – вот ЭТО… вот на ЭТО чуть не молится огромная страна!). Я помню корабли «Союз» и «Аполлон» в Космическом павильоне ВДНХ СССР и фонтан «Пятнадцать республик»… Я помню Зимний дворец и кладбище домашних животных в Гатчинском дворцовом парке… Я помню Третьяковку, где работала моя двоюродная тетя, и роскошную экскурсию, которую она устроила специально для меня… Да, это были хорошие времена и отличные поездки.

Но однажды мне не повезло – я простудилась. В Гомеле. Причем, простуда обнаружилась тогда, когда мы с бабушкой были в гостях у сестер моего деда – тети Хавы, тети Гиты и тети Оли. Помню, в детстве меня всегда удивляло: почему тетю Олю зовут Олей – это имя не относилось к семейным именам, а мы очень привержены традициям. И только потом я узнала, что тетя Оля вовсе не была кровной родственницей.

Тетя Хава и тетя Гита – родные сестры, жили вдвоем. Тетя Хава успела побывать замужем – целую неделю! Потом случился еврейский погром, и ее муж был убит. Так же, как и жених тети Гиты. И две сестры остались одинокими до конца жизни. А во время гитлеровской оккупации во двор их дома вошла женщина и упала в обморок. Она была из одной из расстрелянных деревень – как-то уползла из-под расстрела, добралась до ближайшего города. А вот двое ее детей погибли, а муж погиб еще в первые дни войны. Тетя Хава и тетя Гита подобрали ее, приютили. И так их стало трое. Три сестры, три старые девы, которые коротали свой век, рассказывая друг другу истории о прошлых временах. Иногда – но довольно редко – они ездили в гости к родственникам. Но вообще предпочитали компанию друг друга.

Мне эти родственницы представлялись страшными старухами. Я их не любила. Мне не нравились бульоны, которыми они меня угощали, леденцы, которые совали в карманы. Мне даже не нравились цветы, которыми были заставлены все подоконники их квартиры. Сейчас я думаю, что меня просто пугала их старость. Старость и одиночество, которое чувствовалось буквально во всем.

Три старые девы, которые жили вместе в однокомнатной квартире (правда, комната была просто огромной), услышав мое покашливание, немедленно всполошились. Ребенок болен! Ребенка нужно лечить! На мои протесты, конечно, никто не обратил ни малейшего внимания.

И вот произошло самое ужасное – с моей точки зрения. Моя бабушка была отправлена к своей младшей сестре (собственно, мы у нее тогда и останавливались – чудесное место, маленький частный домик, игрушечный сад с громадной яблоней – ах, какие там были вкусные яблоки! – крохотные грядки с клубникой и земляникой, а еще велосипед – настоящий, взрослый! – на котором можно было кататься по улице!), а меня оставили у трех сестер.

Три недели я пролежала пластом на лучшей кровати – около окна, рядом с цветочными горшками. Меня кормили и поили с ложечки. Меня заваливали игрушками. По-моему, сестры очистили все близлежащие магазины игрушек, потому что новую куклу приносили каждые два часа. Когда они поняли, что куклы меня не радуют, перешли на музыкальные инструменты. Был куплен игрушечный рояль, игрушечная арфа, игрушечная гитара, губная гармошка и еще что-то, уже выпавшее из памяти за много лет. И они мужественно терпели, пока я – пятилетняя девочка – терзала эти инструменты, которые, хоть и были игрушечными, шума производили не меньше настоящих.

Когда я отказывалась от еды, капризничала и плакала, они пытались меня развлечь. Они рассказывали мне сказки. Они изъяли в детской библиотеке и у всех имеющихся знакомых все детские книги, чтобы было, что мне читать. Однажды, когда я капризничала особенно сильно, тетя Оля даже попыталась станцевать что-то вроде гопака, а тетя Хава и тетя Гита изобразили «семь сорок» — как перед годовалым ребенком, которого нужно отвлечь от ложки невкусной каши. У них плохо получалось – они давно не танцевали и даже не думали о танцах, но они очень, очень старались.

Для моей бабушки были установлены часы посещений, как в больнице – чтобы не волновать больного ребенка. Когда ее пускали ко мне, я немедленно начинала плакать и проситься домой, а она уговаривала меня потерпеть еще немножко. Она понимала… А я просто была слишком маленькой.

По ночам я слышала, как они шушукаются на кухне, перебирая все недостатки моей бабушки и делая вывод, что она – плохая жена для любимого брата, вот, даже не может как следует присмотреть за единственной внучкой. О, если бы они могли оставить меня себе насовсем! Я их ненавидела за это…

А ведь они любили мою бабушку. Просто им очень хотелось, чтобы я побыла с ними подольше. И бабушка, естественно, становилась врагом – ведь она в конце концов придет и отберет ребенка! И они не смогут ничего сделать…

И вот, настал волшебный день – меня выпустили на свободу. Я уходила с огромным мешком, полным игрушек, книг, новых платьев, и не хотела даже смотреть на тетю Хаву, тетю Гиту и тетю Олю. Я желала не увидеть их больше никогда!

Мое желание, к сожалению, сбылось. Ведь они были уже очень старыми… Все, что у меня осталось от них – фотография, где они сидят втроем и улыбаются в камеру. Улыбаются мне. Тетя Хава. Тетя Гита. Тетя Оля.

Если бы сейчас я могла вернуться в то лето, я бы пролежала у них, «больная», не три недели, а хоть три месяца! Чтобы хоть как-то утешить этих одиноких женщин в их пустоте и одиночестве. Если бы я могла вернуться…

Может быть. Тетя Хава, тетя Гита и тетя Оля и сейчас способны меня как-то услышать. И узнать, что я все же любила их! Просто я была Читать далее →